Андрей Дугинец - Боевое задание

— При немцах хозяйственному человеку жить можно, — заключил он самодовольно.

— Помни первую заповедь: не зевай! — сказал я, за простодушной улыбкой скрывая свое истинное отношение к этому хапуге.

Он же весело подхватил:

— Так-так! То добрая заповедь на все времена и на всякую власть.

Мы остановились возле большого деревянного дома из толстых, еще не потемневших и, видимо, не высохших сосновых бревен. Дом стоял наполовину в лесу. И я сразу подумал, что в случае неудачи отсюда легко бежать.

— За месяц срубили дом! — похвалился Иван. — В старом остался брат, а я скоренько, пока не было никаких лесников, ни советских, ни немецких, навозил лесу и сбудовал.

«И тоже соль помогла», — подумал я, уже хорошо понимая этого хапугу.

Ну, вошли мы в дом, разделенный на две половины огромными, как сарай, сенями. Открыли дверь направо, в нежилую просторную «залу», как ее назвал хозяин. На середине этой «залы» из-под пола выступал каменный фундамент, на котором и предстояло соорудить мою первую в жизни печку.

— Да-a, чтобы обогреть такую площадь, нужна огромная голландка, да еще и с духовкой, — со знанием дела сказал я, сомневаясь, что она мне удастся.

Иван ответил, что духовки у него нету. Единственный в округе кузнец и жестянщик в начале войны ушел в Красную Армию.

В помощники мне хозяин привел худого, тонкошеего подростка, у которого были непомерно большие руки и лохматая, видно, с самого начала войны не стриженная голова.

— Вот, Федько, помогай папу, — громко, чтоб слышал и я, сказал хозяин, назвав меня чуждым, враждебным с детства словом пан. — Буду платить, как и за молотьбу. Пойдешь на обед, так чтобы одна нога там, а другая тут. Паи мастер не должен тебя ждать. — А мне еще громче добавил: — Не давайте Федьку спуска, бо плачу я ему целый килограмм проса. Что не так, то и подзатыльника ему не стесняйтесь отпускать. Теперь, слава богу, миновала вольница голодранцев.

Мальчик посмотрел на меня так умоляюще, так печально, что в душе у меня шевельнулась мысль: «Вернули фашисты батрацкую долю…» И я решил про себя, что буду звать его Федей, а не пренебрежительным Федько.

Пока хозяин сколачивал из старых досок короб для размешивания раствора, мы с Федей нанесли в хату кирпича и начали просеивать песок. Работали мы с ним дружно и молча. Я-то на положении глухого не мог задавать ему вопросов. А он, видимо, стеснялся мне кричать. Впрочем, мы очень скоро научились понимать друг друга. Федя был очень догадливый и сноровистый, к тому же выяснилось, что он уже помогал однажды печнику.

Когда все подготовили и развели раствор, я вспомнил, что ему надо постоять, чтобы размякли крупицы глины, и сел на кучу кирпича. Юному помощнику своему я жестом указал место рядом. А хозяину громко сказал, кивнув на короб с раствором:

— Пусть немного загустеет.

Пока раствор загустеет, я отдохну, соберусь с мыслями, настрою себя на повое для меня дело.

Но тут вошла хозяйка, неправдоподобно полная, краснощекая женщина с короткими пухлыми пальцами, и позвала завтракать.

Я махнул Феде, мол, идем. Но тот отрицательно мотнул головой. А хозяин прокричал не очень громко:

— Он у нас поденно работает. На своих харчах.

Кулацкая жадность хозяина так меня возмутила, что я сделал вид, что не расслышал его. Положив руку на плечо батрачонка, я молча повел его за хозяйкой. Вошли на кухню, из которой две двери вели в другие комнаты. Справа полкомнаты здесь занимала огромная русская печь. А слева, в углу, сплошь завешанном иконами, стоял дубовый стол величиной с добрую кровать.

«Все здесь массивное и добротное. Какую же печь надо соорудить, чтобы угодить хозяину!» — озабоченно подумал я, все больше чувствуя себя не в своих санях.

Хозяин прошел в угол и сел под образами, во главе стола. Там уже дымилась большая глиняная миска темно-красного наваристого борща. На другом конце стояла другая такая же миска. Я понял, что это для меня.

Хозяин удивленно глянул на батрака, и тот, выскользнув из-под моей руки, робко сел на скамье у самого порога.

— Я не сам. То они, дядя печник, меня привели, — униженно пролепетал Федя. — Я уже позавтракал дома. А они меня повели. Я лучше пойду пока молотить, — и он сорвался было с места.

Но я все так же за плечо подвел его к столу.

— Вы уж не прогневайтесь: мы разделим с Федей мою порцию, — сказал я, не глянув на хозяина, которого уже ненавидел. — У меня дома двое. Они всегда хотят есть.

Видимо устыдившись, хозяйка принесла еще одну миску борща и поставила перед Федей. Но ложку положила все-таки выщербленную, завалящую.