Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

Однако в течение тех недель, когда он был лишен общения с коллегами, он чувствовал себя глубоко одиноким. Конечно, он нашел новых товарищей, более скромных, чем прежние, но, когда встречался с теми, кто его превзошел, Зе Мария испытывал чувство унижения перед ними.

Швейцар, искавший случая излить душу, подошел к нему, пытаясь вызвать его на разговор.

— Вы уже видели иностранца?

— Иностранца? Нет, не видел.

— Это беженец, — уточнил тот.

Зе Мария вновь принялся наблюдать за группой. У иностранца было пухлое лицо и блестящие глаза, но в них сквозила какая-то тень печали. Он ел, опустив голову, в то время как остальные с восхищением смотрели на него.

Зе Мария заметил, что Жулио не мог скрыть своей нервозности. А вот Сеабра говорил без умолку. Зе Мария рассчитывал, что сомнительный французский язык Сеабры в конце концов должен был выявить его полное невежество. Иностранец слушал его с учтивым вниманием, но молча.

Зе Мария едва успел прикрыть лицо журналом, как увидел Мариану, вошедшую с букетом цветов в руке, в сопровождении французского дипломата, известного в городе под именем Андрэ и пользовавшегося большой популярностью в университетских кругах. У Андрэ, обычно оптимистически настроенного и веселого, был чрезвычайно серьезный вид. Он не стал ждать, пока его представят, и протянул руку своему соотечественнику. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, не разжимая рук. И ощущение этого рукопожатия было так сильно, что его было достаточно, чтобы они окунулись в неприкосновенный для других мир чувств; Мариана не осмелилась преподнести цветы и незаметно положила их на другой столик.

Позже, в пансионе, Зе Мария узнал, что иностранец — студент из Тулузы — был в самом деле беженцем, прибывшим с потоком людей, который временами захлестывал город; людей, которые устремлялись в Португалию без средств к существованию, не зная, как достичь желанной цели — аэропорта, самолета, летящего в Англию. Этот хаотический поток беженцев пересекал границы, чтобы продолжать борьбу.

Борьба за свободу не окончилась, напротив, она только начиналась.

Француз обратился к Абилио случайно, на улице, с просьбой указать, где находится консульство его страны. Абилио не владел французским в такой степени, чтобы вести разговор, и поэтому привел его к Сеабре, а затем к ним присоединились и другие.

Эта беседа, эта атмосфера заставили Зе Марию забыть переживания прошедшего дня, послужив своего рода успокаивающим средством. А ночью, когда он еще раз обдумывал увиденное в Студенческой ассоциации, вспомнил взволнованное лицо Марианы, вынужденной положить в сторону букет цветов, им овладел прилив нежности к чему-то доброму и нежному, в котором объединялись и цветы, и Мариана, и безмятежность его деревни, и чувство, заставлявшее его мысленно быть рядом с Диной и покрывать ее руки поцелуями.

На следующий день в одном из кафе университетского городка Зе Мария читал объявления в газете. Какой-то коммерсант искал человека для работы в свободные часы в качестве писаря. Это сулило, конечно, смехотворный заработок. Но такие объявления были редкостью, и, вероятно, уже в этот момент перед дверью торговца стояла целая очередь безработных. Он не мог попусту тратить время на размышления, тем более что речь шла о работе такого рода, которая вызвала бы раздражение Эдуарды. Адрес тотчас напомнил ему узенькие улочки торгового квартала города, возле реки, которые в суровые зимы превращались в настоящие потоки, и тогда проститутки помогали своим клиентам выпрыгивать из лодок на лестницы или прямо в окна публичных домов. Торговля на этих улочках, кишащих подозрительными лицами, была бедной, и Зе Мария представил себе, что за коммерсанта он встретит.

Речь шла о хлебопекарне. «Мануэл дос Сантос — Хлебопекарня» — было выведено на изразцовых плитках, вделанных недавно в бледно-зеленую стену и призванных, разумеется, подтвердить процветание нового владельца. Его принял тучный мужчина, с головы до ног перепачканный мукой. Он провел Зе Марию в одну из комнатушек задней части здания, возле которой тоже на кафельных плитках красовалась надпись «Кабинет».

— Ваша подготовка?

— Я был… студентом университета.

Владелец хлебопекарни сразу потерял всякий интерес к нему. Надо же, и эти «докторишки», хозяева города, сыновья бездельников, нуждаются в такой презренной работе!

— По-видимому, вы никогда не работали… А мне нужны сейчас люди, привычные к труду.