Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

— Жулио…

— Я здесь.

— Что собою представляет этот Мариньо?

— Он интересный человек.

И ничего более. Два часа назад Жулио пришел к нему домой и сказал: «Сегодня приезжает Мариньо из Порту. Мы должны собрать друзей и встретить его. Необходимо, чтобы он знал, что здесь немало тех, у кого есть идеи и кто готов сражаться за них». Взволнованный, Луис спросил: «Это тот, о ком говорят уже с давних пор?» — «Именно». Дона Марта, обеспокоенная, принесла пальто, повторяя привычные советы по поводу сырой погоды по ночам.

— Будь осторожен, сын мой. Помни о То. А вы, Жулио, смотрите, чтобы он не раскрывался.

— Обязательно, сеньора.

Уверен в себе. Трудно было отделить сарказм от этой уверенности. Даже в его вежливости ощущалось высокомерие господина.

По дороге к кварталу, где жил Зе Мария и где их ожидали остальные, Жулио добавил:

— Не знаю, сколько времени он пробудет в Коимбре. Несколько часов или месяцев. Но если…

— Мариньо?

— А кто же еще? Если он останется надолго, я думаю поселить его в доме сеньора Лусио.

— Это не будет выглядеть неосторожностью? — намекнул Луис, ожидая, что вопрос может вызвать недоверие. — Я мог бы взять его к себе.

— В твой дом?!

Да, в его дом. Будь даже Мариньо самым ужасным из заговорщиков! Это был дерзкий поступок и должен был произвести на них впечатление! Он чувствовал, что был способен на все.

— А почему бы и нет?

Жулио пристально посмотрел на него, улыбнулся и провел рукой по его пальто.

— Ты романтик, мой пушистый ангел. Никто не хочет создавать тебе осложнений. Спи спокойно.

Жулио был безжалостен в своем презрении. Его мужество, упрямство казались монополией, которую он ни с кем не желал делить. «Тщеславный тип, позер. Такой пожертвует своими идеями, лишь бы его гордость осталась незадетой», — размышлял про себя раздраженный, взбешенный Луис Мануэл. Уверенный в себе и заносчивый. Однажды дона Марта, разозленная его постоянной грубостью к Луису Мануэлу, потребовала у него объяснений: «Мой сын причиняет вам зло?» — «Я этого пока не замечал. Но я приму слова сеньоры как предупреждение. Я должен в таком случае быть более предусмотрительным?»

— Тебе кажется, что меня следует оградить от… осложнений?

Жулио вновь заулыбался. Луис Мануэл даже не пожелал разгадать значение этой улыбки. Существовали вещи, значение которых он боялся выяснять, ибо он чувствовал себя особо ранимым, когда упоминали его социальное происхождение.

Уже в комнате Зе Марии, который еще не вернулся домой, в то время как Сеабра расхаживал большими Шагами взад и вперед, взволнованный, высокомерный, напоминая спортсмена перед выходом на игровую площадку на суд зрителей, начался разговор с недомолвками.

В облаках табачного дыма Сеабра и Жулио перекидывались двусмысленными фразами. Это было обычным явлением.

Такие собрания, полные угроз, туманных и таинственных недомолвок, еще более туманных и таинственных ввиду того, что говорили о них только намеками, напоминали ритуал, даривший в сектах школяров. Однако никто из них не замечал этого.

Наконец пришел Зе Мария. Его, оказывается, пригласили в кабачок, и он забыл о встрече. Он был в хорошем расположении духа и уже намеревался подробно поведать о своем кутеже, когда Жулио оборвал его ликование.

— Хорошо, расскажу вам об этом позже. Это была превосходная пирушка.

Луис Мануэл почувствовал себя свободным от чего-то мрачного, когда они вышли на улицу; у него было такое же ощущение, какое он испытал еще ребенком, когда, попрощавшись с капелланом, вышел из ризницы, ведомый за руку доной Мартой. Жулио тоже приободрился, почувствовав суровые порывы ветра. Ветер нес с собой и движение, и стремление к обновлению. Жулио шел дорогой будущего (для него это была мысль о неустойчивости и переменах), представляя около себя Мариану.

— Он учится?

— Кто?! — спросил тот резко. Почему Луис Мануэл должен был развеять его мечту?! Он говорил о занятиях, о курсах таким тоном, будто речь шла о фамильных гербах или о званых обедах.

— Он, Мариньо.

— Учится… Думаю, что да, когда у него есть деньги на это.

— Собачья жизнь, — вставил Сеабра.

В центре Луис Мануэл не мог наслаждаться разглядыванием витрин книжных магазинов: его спутник взбирался вверх по улицам, как упрямый бык. Вошли в кафе.

— Сядь.

Он повиновался. И вдруг почувствовал себя там, особенно рядом с Жулио, заложником. Представителем противной стороны, трофеем, врагом, которого они взяли в плен.