Феррейра Кастро - Сельва

— Не надо. Вы не умеете. Ложитесь, я сам управлюсь.

И поскольку Алберто настаивал, он прибавил:

— Не упрямьтесь, сеу Алберто! С вашими-то докторскими руками!.. Давайте-ка лучше ложитесь спать, вам надо отдохнуть! — И уже другим тоном: — Раз сеу Балбино ничего не приказал, мы завтра пойдем вместе обрабатывать вашу тропу. А после я отправлюсь на свою, и вам придется самому собирать сок со своих деревьев, но сеу Балбино не должен ничего знать. Тогда он не сможет сказать, что я, мол, вас не учу, как надо работать, или что из-за вас бездельничаю.

— Но ведь так, Фирмино, ты будешь работать за двоих?

— Ничего! Что толку препираться с этой мордой, похожей на спелый женипапо [38] Женипапо — плод дерева женипапейро, сок которого служит индейцам, чтобы чернить лицо и тело; из него делают вино. . Когда я вас оставлю на тропе одного, я дам вам свое ружье.

— Спасибо, не надо. Ты отдашь мне ружье, а сам останешься безоружным…

— Не думайте вы об этом! Коли человеку суждено умереть, ружье ему не поможет. А потом, я скорее вас удеру от индейцев.

— Нет, я не хочу.

— Что значит не хочу! Мне поручили вас живым, и, пока я в силах, я не позволю вам умереть.

Алберто даже вздрогнул: так ему захотелось расцеловать грубую оболочку этой простой и благородной души.

— Спасибо, Фирмино. — И в голосе его послышались слезы.

Будучи твердо уверен, что привезенный иностранец станет теперь вечным укором Балбино, его более удачливого товарища, Каэтано, стряхнув с себя накопившуюся за день работы усталость, поспешил в Тодос-ос-Сантос.

Он был низкорослым, вследствие смешения крови, его толстые короткие ноги едва охватывали брюхо лошади, которую он пришпоривал на каждом шагу, стремясь поскорее доехать и найти подтверждение своим подозрениям, — и тогда уж его сладостная и долгожданная месть не замедлит осуществиться.

Он выехал из Лагиньо, едва забрезжил рассвет, и проехал Попуньяс и Жанаиру, пролетев с быстротою стрелы много миль и встревожив лес топотом своего гнедого коня.

Серингейро, которых он заставал в бараках, униженно просили простить их и тут же отправлялись на работу, боясь, как бы он не вернулся снова.

Но нет. Он думал только о том, чтобы скорее доехать. Возле его сапог, привлеченные ранами на лошадином брюхе от его шпор, летали назойливые мухи. Но он и сам был словно пришпорен удачей Балбино, который съездил в Сеару за хозяйский счет, да еще не далее как накануне позволил себе всякие насмешки в адрес Каэтано, тут же переданные ему Биндой, желавшим доказать свою преданность.

В Игарапе-ассу он, даже не сходя с лошади, едва поднес ко рту чашку кофе, которую ему подал Назарио, самый процветающий из торговцев в серингале. И сразу же помчался дальше («Большое спасибо, пум; до свидания») — он хотел в тот же день вернуться, чтобы дать отчет хозяину о том многом или малом, что ему удалось бы разузнать.

Утро уже было в разгаре, и свет сиял во всех уголках сельвы, когда Каэтано на всем скаку остановил лошадь в Тодос-ос-Сантос, со взмыленными боками и густой пеной на поводьях; проворно соскочив на землю, он внимательным взором окинул все вокруг.

Никого! Ни единой души! Солнце стояло уже высоко, и серингейро должны были в этот час приступить ко второму обходу, собирая драгоценный латекс. Каэтано, подойдя к хижине, приоткрыл циновку, служившую дверью, но хижина была пуста и казалась необитаемой. Каэтано вытащил большой нож и, выбрав одну из дынь, зревших возле тростниковых зарослей, разрезал ее, взял ломоть и, лакомясь, направился по тропе Алберто.

Первую серингейру он обследовал не спеша, стремясь обнаружить нанесенный ей вред, но надрезы на ней были сделаны по правилам, хотя и выдавали неопытную и не слишком уверенную в себе руку. Когда же он дошел до пятой серингейры, глаза его загорелись торжеством. Ранивший ее топорик не обладал твердостью удара; здесь он скользнул, там свернул в сторону, отрубая куски коры и обнажая живую древесину. И дальше то же самое: одно дерево попорчено, другое нет; а вот четыре подряд покалечены, потом еще три, а там еще целых двадцать… Дело пахло керосином, и это вызывало у Каэтано довольную улыбку.

Он сразу понял, что не стоит искать других доказательств вины Алберто. Решив вернуться обратно, Каэтано вскочил на гнедого и снова вскачь, вскачь — до Игарапе-ассу. Там кум выбежал из дверей, предлагая закусить и выпить, но Каэтано промчался во весь опор, на ходу, знаками, извиняясь и благодаря. Он спешился у озера, направил лошадь в воду, похлопав ее по крупу, и, сев в лодку, быстро переправился на другую сторону. Выйдя на берег, он даже не дал лошади обсохнуть; вскочил на нее и снова понесся в неистовом галопе, будто хотел прийти первым к невидимой цели. Насмешки Балбино, переданные ему Биндой, жалили, словно змеи, отравляя его своим ядом.