Феррейра Кастро - Сельва

— Какие подлецы!

— Все они сейчас в тюрьме, в Умайте. Но вы не говорите так, молодой человек… Вы не знаете, что это такое. Поначалу, когда человек сделает дурное, он сам себе противен… А потом!..

— Значит, и в Умайте нет женщин?

— Говорят, есть одна негритянка да одна мулатка. А у других есть хозяева. Но кто туда поедет? Те, кто выплатил долг, еще могут отважиться, но у них есть жены и им не нужно. А другие не едут, потому как сеу Жука опасается, что они не вернутся, и не позволяет им ездить. Однажды двое сеаренцев взяли лодку и отправились туда. Поскольку денег у них не было, они захватили круг каучука и продали его какому-то бродячему торговцу. Но сеу Жука сразу про все дознался и обратился к властям, чтобы их арестовали: они, мол, украли у него лодку.

— А потом?

— Две недели просидели в тюрьме. Их там сильно избили, все зубы выбили, а потом привезли обратно в серингал. Каждый день сеу Балбино с ружьем вел их на работу, и работали они задаром: сеу Жука не продавал им даже горсти муки. А теперь я боюсь, как бы Агостиньо не натворил чего-нибудь…

— Агостиньо?

— Он без ума от одной девчонки — дочери Лоуренсо. Лоуренсо — это тот старый кабокло, что живет на берегу Игарапе-ассу. Девке всего девять лет, а Агостиньо хочет жениться на ней. Ходил свататься к отцу, да кабокло отказал — никогда, мол, свет такого не видывал. Агостиньо ходит повесив нос и может натворить делов…

— Он что, говорил тебе что-нибудь?

— Нет, но я по его глазам вижу… А потом… Ну, вот и приехали!

Он подвел лодку к залитому лунным светом дереву, сунул руку в воду и вытащил оттуда шнур перемета, который дрожал и сотрясался, движимый скрытой силой.

— Э! Да мы пойдем ко дну с такой прорвой тамбаки!

Фирмино осторожно выбирал лески западни, и на каждом крючке отчаянно билась большая серебристая рыба. Алберто, сравнивая ее с рыбой родных морей, не переставал изумляться, что в стоячей воде болота возможны такие формы жизни.

— А что, в игапо водится и какая-нибудь другая рыба?

— Водится, но тамбаки — самая вкусная.

Лодка снова двинулась в путь, на ее узком дне чешуйчатая груда тамбаки высилась серебряным сокровищем. Рыбу, которая еще билась, Фирмино успокаивал ударом ножа по голове. И в лунном свете на сверкающем серебре кровь искрилась, как рубиновая нить.

Безмолвие вдруг нарушил протяжный, повторяющийся рев, — он встревожил тишину и разнесся по всему болоту; зверь явно находился неподалеку. Земля содрогнулась, словно это ревел вулкан.

От неожиданности Алберто вскочил на ноги, и лодка сильно закачалась.

— Это ягуар?

Фирмино улыбнулся, чрезвычайно довольный:

— Э, сеу Алберто, так вы пустите нас ко дну! Нет, это не ягуар, не бойтесь. Это жаба-бык прочищает горло…

Рассказав Алберто, что это за жаба, мулат принялся энергично действовать веслом: было уже слишком поздно разгуливать по игапо.

Сухие волокна и водоросли, зацепившись за прибрежные растения, висели золотыми косами, точно развешанные сильфидами. Чувствовалось, что гений ночи горд созданием этой ни с чем не сравнимой пещерной галереи, полной смертельного ужаса и сладострастия. Околдованному ночной сельвой Алберто виделось, как серебряные чешуйки мало-помалу удлиняются и невидимые руки лепят из них стройное женское тело. И теперь лодка везла уснувшую женщину, которую нежно покрывала прозрачная вуаль…

Золотистый свет перемежался тенью, тысячами зеркал сверкала река: в мертвой воде и среди ветвей возникали сказочные миражи… Лунный свет лился на листву и стволы, как бы заполняя собой колодец, называемый лесом, в котором луна могла рассмотреть свое круглое лицо.

Алберто хотелось, чтобы Фирмино запел. Но нет. Мулат молча греб, греб и греб — будто зрелище околдовало и его. Только жаба-бык, теперь уже издалека, оглашала своим ревом освещенную луною сельву.

— Мы уже близко.

Несколько сильных взмахов весла — и старая лодка воткнулась в берег, так что Алберто едва не вылетел из нее.

Фирмино срезал жердь, нанизал на нее за жабры рыбу и повесил мешок.

— Вы положите этот конец себе на плечо, а другой я положу себе.

Идя друг за другом («Нагрузились, что твой осел, сеу Алберто»), они быстро добрались до хижины.

Агостиньо уже улегся спать, оставив запоздавшим остатки обеда.

— Эта котиа еще до сих пор прыгает у меня внутри. Вы ешьте. А я пока выпотрошу рыбу.

Алберто поел и хотел помочь чистить тамбаки, но Фирмино решительно этому воспротивился: