Феррейра Кастро - Сельва

Фирмино протянул ему чашку дымящегося кофе, а человек, уже спавший в гамаке, когда они появились здесь вчера, подошел к ним, чтобы вместе позавтракать.

— Это Агостиньо, он тоже работает здесь на тропе. А это сеу Алберто, который будет учиться собирать каучуковый сок.

Подошедший был низкого роста, с изрытым оспой лицом медного цвета и пышными усами над чувственным ртом. У него уже висело через плечо ружье; он был готов тронуться в путь, как только будет выпито кофе.

Алберто торопливо вытер руку, чтобы обменяться рукопожатием с Агостиньо, протягивавшим ему свою.

— Очень приятно…

Он не знал почему, но Фирмино был ему более симпатичен. А тот уже поторапливал:

— Идемте скорее, сеу Алберто! Идемте скорее! — И, взглянув на его ноги, добавил: — Вам нельзя идти в этих ботинках, вы их вконец испортите. Подождите, может, я подберу вам что-нибудь подходящее.

Фирмино вошел в лачугу, чтобы через минуту вернуться с грубыми башмаками из каучука, такими же, какие были на нем — деревянные колодки, облитые латексом, — единственное изделие, фабрикуемое здесь из добываемого богатства.

Алберто натянул их на ноги, благодарно улыбаясь:

— Прямо по ноге. Большое спасибо.

— Не надевайте пиджак. Зацепитесь за какую-нибудь колючку или за лист пальмы инажа, и сразу такая будет дыра, словно его ножом разрезали. Вот так-то лучше, пока у вас нет рабочей рубахи. И воротничок снимите и галстук, они вам только будут мешать, да и запаритесь вы…

Агостиньо уже вышел, и Алберто, покончив с одеванием, приготовился следовать за Фирмино.

Водрузив на голову шляпу из пальмовых листьев, мулат с ружьем пошел впереди, указывая дорогу. У порога Алберто на мгновение задержался. Никакого запора на двери хижины не было, только висела на шнурах циновка, чтобы дверь не оставалась ничем не прикрытой. Он улыбнулся: «Воровать у них, конечно, нечего; но все же, если бы здесь и вправду обретались индейцы, то уж наверняка дверь бы запирали».

— Пошли! Пошли, сеу Алберто!

Они стали спускаться, и через сотню метров поляна кончилась и они вошли в лес. Каучуковая тропа была не такой широкой, как вчерашняя дорога: почти незаметная тропинка, усеянная листьями и перерезанная корнями деревьев, она то вилась, то шла прямо, часто заставляя наклоняться, чтобы не задеть за ветви и лианы, и тянулась, тянулась, связывая таинством сельвы одну серингейру с другой. Порой заросли совсем смыкались над ней, и казалось, что они идут в какой-то заросшей лесом пещере.

Светало; по тот еле брезживший свет, разбудивший Фирмино, теперь, набрав силу, уже освещал вершины деревьев и быстро спускался, пронзая чащу ветвей и освещая воздушные залы, пустующие кое-где среди растительного буйства.

Однако среди старых стволов, где уже тянулись вверх свежезеленые шляпы деревьев-инфантов, свет замедлял свое продвижение к земле, словно застревая в густых ветвях, еще чернеющих одним сплошным пятном.

Повсюду тысячами различных трелей звучал невидимый оркестр, то сливавшийся в едином ритме, то растекавшийся чуть слышной мелодией, которая почти не нарушала тишины, той особой тишины, поразившей Алберто еще накануне и сейчас еще более таинственной, оживленной и взволнованной.

Время от времени в нос ударял сильный запах листвы и деревьев, гнивших на влажной земле, обезумевшей от собственного изобилия. И подолгу можно было вдыхать пряный аромат каких-то неведомых цветов, аромат диковинный, бесценный, которым никогда не обладали затейливые флаконы французских духов.

Повсюду стволы и ветви вели между собой отчаянную борьбу, и трудно было найти даже клочок земли, который не был бы источником этой необычайно бурной жизни. Сельва господствовала над всем. Здесь было ее царство; его могущество и необозримость подавляли все и вся. Здесь человек, простой путник в лабиринте загадок, вручал свою жизнь властительнице-сельве. Любое живое существо терялось в ее растительном буйстве, и, чтобы хоть как-то выжить в этом враждебном окружении, ему приходилось облекаться в звериную шкуру. Одинокое дерево, которое в Европе высится среди поля или на берегу ручья, здесь лишалось своей прелести и романтического ореола и, появившись случайно на какой-нибудь прогалине, лицом к лицу со зловещими зарослями, словно бросало им вызов. Чудилось, что у сельвы, как у сказочных чудовищ, тысяча устрашающих глаз, следящих отовсюду. Она ничуть не походила на леса Старого Света, где дух ищет очарования, а тело прохлады на травяных коврах; сельва пугала своей загадочностью, колышущейся тайной, вечными тенями, рождавшими ужас и желание спастись бегством.