Тони Моррисон - Возлюбленная [litres]

Когда-то, давным-давно, она была мягкой, доверчивой. Верила миссис Гарнер и ее мужу. Она тогда завязала узелок на подоле нижней юбки, спрятав туда сережки, не столько для того, чтобы их потом носить, а чтобы у нее они просто были. Эти сережки заставляли ее верить, что среди них не все плохие. Что на каждого такого учителя найдется по крайней мере одна Эми, а на каждого учительского племянника и ученика — Гарнер, или Бодуин, или даже тот шериф, который тогда поддержал ее под локоть и отвернулся, когда она кормила Денвер. Но в итоге она начала верить тем, последним словам Бэби Сагз и похоронила воспоминания о сережках и о грезившемся ей счастье. Поль Ди, правда, снова все это выкопал из глубин ее души, вернул ей ее тело, поцеловав в изуродованную шрамами спину, пробудил в ней воспоминания о былом и рассказал то, о чем она не знала: о маслобойке, о мундштуке, об улыбке петуха Мистера… Но когда услыхал то, чего не знал о ней, то сразу начал пересчитывать ее ноги и даже не попрощался, когда уходил навсегда.

— Не говорите со мной сегодня, мистер Сойер. Пожалуйста, не надо мне ничего говорить сегодня.

— Что? Как ты сказала? Да как ты смеешь мне возражать?

— Я прошу только, чтоб вы мне ничего не говорили сегодня.

— Знаешь что… давай-ка побыстрей пирожки делай!

Сэти взглянула на гору фруктов и взяла в руки нож.

Когда сок из пирожков зашипел на дне духовки, а Сэти уже вовсю занималась картофельным салатом, явился Сойер и сказал:

— Только смотри, чтоб пирожки не слишком сладкие были. Ты слишком сладкие делаешь, людям не нравится.

— Делаю, как всегда делала.

— Вот-вот. Всегда делаешь слишком сладкие.

Ни одной порции колбасок обратно не принесли. Повар отлично их готовил, и к концу дня в ресторане Сойера их никогда не оставалось. Так что если Сэти хотела взять немного колбасок себе, приходилось откладывать сразу, как только они были готовы. Зато осталось вполне приличное рагу. Дело в том, что и все ее пирожки тоже были проданы. Было, правда, немного рисового пудинга и половина круглого имбирного пряника, который получился не ахти каким вкусным. Если бы она была повнимательнее и перестала предаваться мечтам, ей не пришлось бы теперь собирать себе на обед всякие остатки, словно крабу какому-то. Она не очень-то умела определять время по часам, но знала, что когда стрелки сходятся наверху, словно для молитвы, то с основной работой должно быть покончено. Она положила рагу в банку с жестяной крышкой и завернула остатки имбирного пряника в кусок бумаги. Сунув все это в карманы юбки, она принялась за уборку. Она взяла такую малость — и сравнивать нечего с тем, что уносили домой повар и оба официанта. Мистер Сойер включал обед для своих работников в условия контракта — и платил ей еще три доллара сорок центов в неделю — и Сэти с самого начала дала ему понять, что будет уносить свой обед домой. Но спички или немного керосину, соли, масла — все это она тоже порой брала и всегда при этом испытывала стыд, потому что спокойно могла себе позволить купить все это; просто не желала стоять в длинной очереди в магазине Фелпса, где всех белых обслуживали вне очереди, а целая толпа чернокожих, заглядывавших в заднюю дверь, терпеливо ждала, когда хозяин соизволит обратить на них внимание. Стыдно Сэти было еще и потому, что она считала это самым настоящим преступлением, а забавные доводы Сиксо на сей счет нисколько не меняли ее отрицательного отношения к воровству; точно так же, как его доводы не смогли убедить тогда учителя в Милом Доме.

— Это ты украл молочного поросенка? Ну да, так и есть, поросенка украл ты. — Учитель говорил тихо, но твердо и как-то равнодушно — словно ответа ему не требовалось. Сиксо сидел, не пытаясь ни просить о снисхождении, ни отрицать свою вину. Просто сидел, держа в руке тонкую полоску постного мяса; нежные хрящики свернулись в оловянной плошке и просвечивали, как драгоценные камни — еще грубые, необработанные, но все-таки хорошая добыча.

— Значит, ты украл этого поросенка? Верно?

— Нет, — сказал Сиксо, но из вежливости, не сводя глаз с мяса, прибавил: — Сэр.

— И ты говоришь, что не крал его, глядя мне прямо в глаза?

— Нет, сэр. Я его не крал.

Учитель улыбнулся.

— Это ты его зарезал?

— Да, сэр. Я.

— А разделал его кто?

— Я, сэр.

— Кто же его сварил?

— Я, сэр.

— Прекрасно. А кто его съел?

— Я, сэр. Конечно же я.

— И ты еще будешь говорить мне, что это не воровство?

— Нет, сэр. Не воровство.