Тони Моррисон: Возлюбленная [litres]

— Сэти, — говорит он, — у нас с тобой куда больше осталось в прошлом, чем у кого бы то ни было. Теперь нам бы нужно хоть какое-то будущее.

Он наклоняется к ней и берет ее за руку. Другой рукой касается ее лица.

— Ты — самое дорогое сокровище, Сэти. Ты сама. — Он крепко, очень крепко держит ее за руку.

— Я? Я?

Есть одиночество, которое можно убаюкать. Руки скрещены на груди, колени приподняты, и покачиваешься, покачиваешься… Движение это, в отличие от качки корабля, смягчает душу и убаюкивает. Оно исходит откуда-то изнутри и обволакивает тебя плотно, как кожа. Есть еще и такое одиночество, которое словно накатывает извне. Его не убаюкаешь. Оно живое и существует независимо, само по себе. Оно иссушает и разрастается, захватывает все вокруг, так что даже звук собственных шагов будто доносится до тебя со стороны.

Все знали ее прозвище, но никто и нигде не знал ее имени. Не вспоминаемая никем и всеми сброшенная со счетов, она не может даже потеряться, потому что никто не ищет ее; но даже если б и искали, то не могли бы окликнуть: ведь никто не знает ее имени. И хотя сама она знает свои права, на нее-то права никем не предъявлены. И там, где над землей приоткрываются высокие травы, девушка, что ждала, чтобы стать любимой и выплакать наконец свой стыд, взрывается и распадается на части, чтобы жующим и смеющимся устам легче было проглотить ее без остатка.

Мимо такой истории не пройдешь.

Они забыли о ней, как о дурном сне. Придумали свои собственные истории, придали им нужную форму, разукрасили их, а потом быстро и решительно забыли о ней — те, кто видел ее в тот день на крыльце, те, кто говорил с нею, жил с ней вместе, любил ее; этим последним, правда, потребовалось больше времени, чтобы ее забыть; но и они вскоре увидели, что не могут ни вспомнить, ни повторить ничего из ее слов, и поверили, противореча самим себе, что она вообще ничего никогда им не говорила. Так что в конце концов они тоже забыли ее. Помнить, видимо, глупо. Они так и не узнали, где и почему она припала к земле и где ползла по ней, и чье лицо было ей так необходимо. Там, где могла бы быть тень той страшной улыбки у нее под подбородком, теперь все скрыл железный ошейник, намертво запертый и уже покрывшийся зеленоватой патиной. С чего это она решила, что ногтями сможет открыть замок, заржавевший после стольких дождей?

Мимо такой истории не пройдешь.

Итак, они ее забыли. Как неприятное видение, появившееся в беспокойном сне. Иногда, правда, тихо прошуршит чья-то юбка перед их пробуждением, или чья-то рука легонько коснется щеки, но потом окажется, что это рука спящего рядом. Порой фотография близкого друга или родственника — если смотреть на нее слишком долго — вдруг шевельнется и оживет, и что-то более знакомое, чем это дорогое лицо, мелькнет в глубине. Они могут коснуться ее, если захотят, но никогда не касаются, понимая, что ничто и никогда уже не будет по-прежнему, если они это сделают.

Мимо такой истории не пройдешь.

На берегу ручья, что течет за домом номер 124, появляются и исчезают, появляются и исчезают отпечатки ее ног. Они им так хорошо знакомы. Если ребенок или взрослый поставит на такой след свою ногу, то оба следа в точности совпадут. Уберешь ногу, и они исчезнут, как если бы их никогда здесь и не было.

Потихоньку исчезают все следы, забываются не только отпечатки ног на песке, но и вода, и то, что там, внизу, под нею. Все остальное переменится со сменой погоды. И уже не дыхание ее, позабытой и всеми сброшенной со счетов, будет слышаться рядом, а просто ветер над крышей или весенний ледоход, начавшийся слишком бурно. Просто наступит другое время года. И уж конечно, никто больше громко не потребует поцеловать ее на прощанье.

Возлюбленная моя.

Искаженное uncle (англ.) — дядя.

Beloved (англ.) — возлюбленная.

Эдвард Оглторп Джеймс (1696–1785) — британский генерал, основатель колонии Джорджия.

Эндрю Джексон (1767–1845) — генерал США, 7-й президент США (1829–1837).

Крики — члены могущественной конфедерации индейцев мускоги, прежде занимавшей территорию теперешней Алабамы и Джорджии.

Опунция — род кактуса.

В 1850 г. был принят закон, обязывавший власти северных штатов задерживать беглых рабов и возвращать их хозяевам.

Негры были освобождены без земли и были вынуждены арендовать ее у бывших рабовладельцев.