Тони Моррисон - Возлюбленная [litres]

Кое-кто из женщин принес с собой то, что, по их мнению, могло подействовать на духа, спрятав драгоценные амулеты в карманы фартуков или повесив на шею и на грудь. Другие несли с собой только веру в Христа — свои щит и меч. Большинство же захватили понемногу и того, и другого. Они понятия не имели, что именно станут делать, когда подойдут к крыльцу. Они просто вышли из своих домов, прошли по Блустоун-роуд и сошлись в назначенный час в назначенном месте. Жара, правда, заставила кое-кого из обещавших прийти остаться дома. Некоторые, хоть и поверили во всю эту историю, не пожелали иметь дела с существом из иного мира и не пришли бы ни при какой погоде. А такие, как Леди Джонс, которая ни одному слову вообще не поверила и порицала невежество тех, кто поверил, тоже, конечно, не явилась. Так что всего собралось человек тридцать. И женщины медленно-медленно потянулись к дому номер 124.

Было три часа дня, пятница, влажные и горячие испарения Цинциннати достигли окраины и окутали все вокруг вонью — от гниющей воды канала, от развешанных на бойне свиных туш, от требухи в бесчисленных ведрах и тазах, от разлагающихся трупов крыс и мышей в канавах и городской канализации, от заводов и фабрик. Вонь, жара, влажность — стоит дьявола помянуть, и он тут как тут. С другой стороны, все выглядело так же, как и в любой другой будний день. Эти женщины вполне могли идти, например, стирать в сиротский приют или в сумасшедший дом; а может быть, лущить кукурузу на мельницу; или чистить рыбу у причалов; или полоскать требуху на бойне; или баюкать белых детей, мыть в домах лестницы, скоблить свиные шкуры, топить жир, паковать в ящики готовую колбасу или скрываться по кухням таверн, чтобы белые не оскорбляли свой взор созерцанием того, как эти женщины готовят им еду.

Но не сегодня.

Когда они сошлись, все тридцать, и приблизились к дому номер 124, то первое, что они увидели вдруг, были они сами, а не Денвер, сидевшая на крыльце. Только они были моложе, сильнее и такие спокойные, как уснувшие на траве маленькие девочки. Сомики исходили жиром на сковородках, а они, гостьи, зачерпывали картофельный салат и накладывали на тарелки. Коблер со льдом и лимоном исходил красными искрами, сок окрашивал зубы и губы. Они сидели на крыльце, бегали к ручью, дразнили мужчин, качали детишек на коленях; а те, кто тогда сами были еще детьми, оседлывали колени стариков, которые играли с ними в «лошадку». Бэби Сагз смеялась и проталкивалась среди гостей, требуя еще веселья. Матери их, теперь умершие, придвинувшись друг к другу плечами, играли на губных гармониках… Но теперь ограда, на которую они тогда опирались и через которую перебирались, исчезла. Пень от старого орехового дерева раскололся. Но сами-то они были там! Молодые и счастливые, играли и веселились во дворе у Бэби Сагз, нисколько не ощущая той зависти, которая всплыла в их душах на следующий день.

Денвер наконец услышала чьи-то голоса, посмотрела налево и вскочила. Они стояли группками, бормоча и перешептываясь, но во двор ни одна не вошла. Денвер помахала им. Кое-кто помахал ей в ответ, но ближе они так и не подошли. Денвер снова села, удивляясь тому, что происходит. Какая-то женщина вдруг упала на колени. Многие последовали ее примеру. Денвер видела их опущенные головы, но самой молитвы не слышала — только яростный припев: «Да, да, да, о да! Слышишь меня, Господи? Слышишь? Сделай же это, о Создатель, сотвори чудо». Среди тех, кто на колени не опустился и стоял, не сводя сурового взгляда с дома номер 124, была Элла; она словно пыталась увидеть сквозь стены, сквозь закрытую дверь то, что было там внутри. Неужели все-таки мертвая дочь Сэти вернулась? Или кто-то притворяется ею? Действительно ли она бьет Сэти кнутом? Эллу били всем на свете, но сломить так и не смогли. Она отлично помнила, как ей выбили нижние зубы. И те шрамы на талии от ударов железной трубой — они были толстыми, как веревки. Она тогда только что родила, но ни за что не соглашалась кормить то волосатое белокожее существо, отцом которого был «тот, что еще хуже». Существо прожило пять дней, так и не издав ни звука. От одной только мысли, что хозяйский ублюдок мог бы вернуться с того света и бить ее кнутом, у нее желваки на лице заходили. И тогда она издала громкий призывный клич.

Тут же и те, кто преклонил колена, и те, кто не стал этого делать, присоединились к ней. Все женщины разом перестали молиться и сделали шаг назад, собираясь начать. В самом начале никаких слов не требовалось. Нужно было только издать звук, который все они хорошо знали.