— И все равно, пьяный или трезвый, он знает. Он все знает про землю, и кто там живет, и у кого что есть.
— Что он сказал?
— Он сказал, что и мне и тебе там полагается земля, и на ней лес.
— Лес!
— Да, лес. — Джо помолчал. — Уж мы-то знаем, что такое лес, а? Я работал на лесопилках… постой, постой… ну да, лет восемнадцать, не считая войны. На разных, конечно. Фермером мне теперь уж не быть, отвык. А вот лес — другое дело.
— Лес, это да! Если его там много, будем рубить и продавать. Мы с тобой, Джо. Рубить и продавать.
— Вполне возможно. Стоит только начать, а там какая-нибудь большая компания наверняка поможет тебе. Или маорийское управление. Разные фирмы, где я работал, тоже могут помочь.
— Стоит начать, а там — руби да руби. По-моему, маорийское управление обязательно нас поддержит.
— Грузовик купим возить древесину. — Джо взмахнул рукой. — Мы с тобой в лесу, Муту! Работаем на себя, а?
— Здо́рово! Сроду на себя не работал. А хватит леса — дома́ себе построим, Джо.
— Еще бы! Да мой топор… на меня-то… так заработает! Построим свои дома из своего леса. На такую постройку и денег-то не так уж много уйдет.
Тут Муту нахмурился, пораженный собственной бестолковостью.
— Черт возьми! Я слышал, как старый Пайкеа говорил о земле, да пропустил его слова мимо ушей. Даже не подумал!
— И я тоже. Решил, что, наверное, это полоска чьей-нибудь земли, и нечего мне впутываться. Но когда он сказал о лесе…
У Муту внезапно возникло подозрение.
— Подожди, а ты уверен, он так и сказал, что на той земле есть лес? Ты уверен, он не спутал с другим участком? Он говорил, что́ там за лес?
— Нет, не говорил. Он сказал только то, что ты слышал от меня.
— Ну что ж… Придется написать в земельный суд и разузнать.
Джо продолжал горячо настаивать:
— Старый Пайкеа не сказал бы, если бы не знал! Он был пьян, когда говорил, но он никогда не соврет — ни пьяный, ни трезвый.
— Не мешало бы нам поразузнать все еще до отъезда из Матити. Расспросить стариков — может, они что знают. Ты спрашивал у кого-нибудь?
— Нет, и в голову не пришло. Только сейчас, когда мы заговорили об этом, я понял, чем тут пахнет. А до этого и не задумывался. Не до того было — пришлось с каждым поговорить, припомнить имена.
— И мне тоже. Плохо, когда долго не видишь своих, — забываешь, а потом, когда встречаешься, ломай голову, припоминай.
— Да, и чувствуешь себя чужим. Забываешь старые порядки. Вот я, например… пришел в молитвенный дом в башмаках. Хорошо еще, что кто-то посоветовал снять. Чувствуешь себя дураком, когда тебе напоминают об этом.
— Я тоже забыл, — отозвался Муту. — Представь себе, старики разговаривают со мной по-маорийски, а я и половины не понимаю. И знаешь, стою и головою киваю — все, мол, понятно.
Лицо Джо вдруг оживилось, он наклонился и толкнул Муту в бок.
— Но уж если мы вернемся туда, Муту, и станем трудиться на своей земле, то больше не будем там посторонними.
— Да. Одной семьей заживем.
Слово «семья» глубоко взволновало их обоих. Некоторое время они молча смотрели в окно. Луга, ряды тополей, пальмы у заросшего камышом болота, обветшавшие сараи…
Муту ткнул себя в грудь.
— Взгляни на меня, Джо. Всю жизнь я бродил с места на место, скитался по чужим квартирам. Гол как сокол. У меня спрашивают: «Откуда ты?» А я не знаю, что и сказать. Спроси у других маорийцев, откуда они, и сразу получишь ответ: с севера, с восточного берега, с юга или еще откуда-нибудь. А когда спрашивают меня, я называю место, где родился, но, знаешь, не чувствую по-настоящему, что там моя родина.
— Понимаю. Приезжаешь в старый дом только когда кто-нибудь помрет. Плохо это.
— Видишь ли, я уехал из дому еще мальчишкой. Не чувствую я, что Матити — мой дом. Спроси меня: откуда ты? Могу сказать из Окленда, из Копуаухары, из Те-Куити, из любого другого места, где когда-то жил или работал или где у меня друзья. И там, где живет родня жены, у меня тоже дом. У меня везде дом, где я снимал комнату. Везде, где жил, был мой дом, хоть и не собственный.
Джо кивнул.
— То же самое могу сказать о родственниках жены. Мы жили у них после свадьбы три или четыре года. Там дом Химаймы, а значит, и мой. И про Матити можно сказать — это дом. На лесопилке в Тураме теперь тоже дом.
Муту покачал головой.
— Плохо. Я хочу, чтоб мои дети знали, где их родина. Вырастут ребята, люди спросят у них: «Откуда вы?» И они ответят: «Из Матити!» — и будут знать, что так оно и есть, на этой земле они росли. Будут знать: тут у них родина, семья, старики, Полли и я. А уедут — будут знать, что у них есть куда вернуться, стоит только захотеть. Не то что их отец — не знает, откуда он и что отвечать людям.
Читать дальше