Олег Дыбцин: Дембельский альбом. Вот он – снов войны клочок

Жаркая, уродливая, Сирия
Страшною обглодана войной,
Молится в мечетях от бессилия
Потеряв свой разум и покой.

Разные эпохи возраждения —
Перехлест религий и культур.
Римский театр в ужасе забвения
Вздрогнул за свой стиль архитектур.

Словно четвертован, стал Пальмира…
В порохе контуженый Алеппо…
Рухнула изящность сего мира,
Жизнь ушла, она к всему ослепла.

Черный взмах крыл дикого террора,
В душу когти вечного Джихада…
Сирии бойцы цвет триколора,
Взвили у себя на баррикадах.

Распахнулся дембельский альбом,
Служба его вновь, как на ладони,
Где – то за Союзным рубежом
Блок-посты и дальние кордоны.

С фотографий на него глядят
Лица пацанов погибшей роты,
Вот Андрюха, Вовчик, вот Марат
И поплыла память в пересчетах.

Вспомнил бой он у селенья Хост
За высотку близкую к дороге,
Где почти всей роте довелось.
Гибнуть не дождавшися подмоги.

Вспомнил, как отхаркивал старлей,
Кровью алой резаных артерий,
Как шепнул он: «Пацаны, смелей,
Не должны занять высотку звери!»

Помнил, как держали пацаны
Каждый склон высотки близь «утеса».
Преданные Родиной сыны
Погибали молча без вопросов.

Заблестели острые ножи,
«Духи» в рукопашную шли стенкой
И как крикнул Вовка: «Мам, я жив!»
Подорвав себя на ОЗМке.

И вступили вновь в неравный бой,
Где уже зубами рвали глотки…
Алым стал твой тельник голубой
И кровавым солнце над высоткой.

Сколько лет прошло, а сердце ноет
Памятью живой Афганистана,
По ночам осколки беспокоят
И в душе не заживает рана!

На плечах твоих еще девичьих
Не в размер медбатовский бушлат,
Руки стали с каждым днем привычней
Раненых выхаживать солдат.

И уже не так страшат повязки,
Но тайком, ты плачешь по ночам,
После проведенных ампутаций
Укрывая культи пацанам.

Боль и стон на койках лазарета
По ночам один тяжелый бой,
То из окруженья рвутся где то,
То в «Атаку!» слышен позывной.

И украдкой вглядываясь в лица
Повзрослевших сверстников своих,
Продолжаешь каждый день молиться,
Продолжаешь свечи жечь за них.

Что ж тебя девчонка потянуло
Из училища в военкомат,
С заявленьем: «В часть возле Кабула.
Добровольно. Медиком в санбат».

И ходило много разговоров,
Но вдруг, кто то вспомнил и сказал:
«Год назад отец ее майором,
Под Кабулом без вести пропал!»

Февраль привычно новый лист
С числом «15» оборвал,
Вновь, там где стелы вознеслись,
«Тюльпан» всех выживших собрал.

И вроде рады пацаны,
И вроде праздничные речи,
Но они вновь обожжены —
Их память вряд ли чем залечишь.

Вот кто-то вспомнил Кандагар,
Кабул и госпиталь Баграма,
В дувалах бой у Маравар,
И вновь заныла в душах рана.

За тех, кто не пришел с войны,
Подняли третий тост печальный.
Живые вновь породнены
Одним большим воспоминаньем.

И нет предела и границ
Войною породненным «Братцам».
Где стелы гордо вознеслись
Цветы возложу я «афганцам.»

Он парадный надел мундир,
Как когда-то на торжество
И налил по привычке спирт,
Коркой хлеба накрыв его.

Отставной боевой офицер
По раненью уволен за штат,
Выпил рюмку за тех кто цел
И за павших своих солдат.

Он крещен не одной войной
И был ранен в боях не раз,
Он Афган начинал старшиной,
Капитаном закончил Кавказ.

Вспомнил бой за Уруст – Мартан
Тот последний он в жизни бой,
Где в предательский взяли «капкан»
Его с юною пацанвой.

Что б полсотни сберечь юнцов,
Дал приказ отступать назад
Когда сжали почти в кольцо
Градов залпы он вызвал в квадрат.

Обезумевшего нашли его
Средь воронок и рваных тел,
Когда наши в зачистку шли
Ураганный прервав артобстрел.