Зигфрид Ленц - Хлеба и зрелищ

Я получил разрешение наблюдать за «учениками волшебника» во время их тренировок по методу Гизе. («Только в порядке исключения, ясно?») Разумеется, Гизе прежде всего посылал своих бегунов на медосмотр — легкие, сердце, кровообращение. Этим занимался Бляухорн, элегантный спортивный врач института, неоднократный победитель конкурсов бальных танцев. При лабильном сердце или недостаточной емкости легких Гизе не начинал тренировок. Он предпочитал действовать наверняка и работал в тесном контакте со своим другом Бляухорном. Программа тренировок Гизе, которую он для краткости называл «системой», была составлена самым тщательным образом. Свою роль в этой «системе» играли и медицинский осмотр, и разработанная Гизе теория классификации спортсменов, и даже психология. Четырех спортсменов, в том числе и Берта, которые бегали на длинные дистанции, Гизе все вновь и вновь с интервалом в несколько минут отправлял на спринтерскую дистанцию. Все четверо считали, что Гизе хочет сделать из них стайеров, они буквально истосковались по привычной дистанции, но вдруг он послал их состязаться именно на длинной дистанции, и Бляухорн, которой хронометрировал забег, сказал Берту, что тот показал лучшее время, чем на земельном чемпионате.

— Психологический трюк, — пояснил Гизе. — Привыкшему к спринту бегуну обычный темп кажется слишком медленным. Он нажимает и бежит быстрее.

Да, психология тоже играла свою роль в программе Гизе. С помощью учебных фильмов он показывал ошибки и преимущества того или иного приема, изображал на классных досках идеальное положение бегуна на дистанции, знакомил с естественными барьерами, с которыми приходится сталкиваться каждому спортсмену при переходе с одной дистанции на другую, а Бляухорн разъяснял все это с медицинской точки зрения. На гаревой дорожке спортсмены с небольшими интервалами бегали на короткие дистанции, чтобы отработать спурт и воспитать в себе чувство скорости.

— На коротких дистанциях, — говорил Гизе, — уже поставлены почти все рекорды. Только на длинных дистанциях рекорды еще можно улучшить. Чтобы этого добиться, стайеры должны научиться бегать на короткие дистанции. Сердце выдержит. Частоту пульса можно без всякой опасности для спортсмена снизить наполовину, а при меньшей частоте пульса у бегуна больше резервов.

К вечеру спортсмены валились с ног от усталости, а мы с Бертом совершали небольшие прогулки; шли от реки до леса и тут же возвращались обратно, чтобы Берт успел хорошенько выспаться до следующей тренировки.

Старик с зубочисткой, в шляпе каждый вечер сидел на деревянном мосту. Старик рассказывал нам о большой форели, которая жила в черном омуте у моста, о хитрой, сильной, старой форели, порвавшей множество лесок и испортившей настроение не одному рыболову. Наконец мы сами попались на удочку. Я попросил привезти мне мои рыболовные снасти, запасной спиннинг для Берта, и в очередное воскресенье мы собрались на рыбалку.

В ту пору я хотел слишком многого. Я хотел, чтобы Берт стал бегуном, хотел видеть его победителем и в то же время считал своим долгом напомнить ему, что всю жизнь оставаться бегуном нельзя. Я заговорил об этом, когда мы грелись на солнце, сидя на деревянном мосту.

— Ну вот, чемпионат страны закончился, — сказал я, а Берт, недоверчиво помолчав, произнес:

— Ну и что? Какое отношение это имеет к форелям?

— После чемпионата ты, Берт, намеревался решить свою дальнейшую судьбу. Пойти учиться. Я думаю, из тебя вышел бы неплохой ветеринар.

— Прекрати, старина. Для того чтобы учиться, одного желания мало, нужны еще деньги. А вот с деньгами у меня сейчас туговато. Если ты сможешь одолжить мне столько, сколько нужно, то к началу семестра я буду уже в Ганновере. Так как же?

— Можно учиться и работать, — возразил я. — Бегун — не профессия, Берт. Бегуном ты будешь недолго, а вот ветеринар — это на всю жизнь. Я думаю, тебе надо решиться, пока еще есть время.

Берт промолчал, передвинул удочки поближе к ивам, обнажившиеся корни которых светились в воде. Я увидел, как сверкнул пескарь, у самых корней, и перестал ждать ответа. Но Берт, покачав головой, сказал:

— Ты всегда выбираешь для своих проповедей самое неподходящее место и время. Вечно ты затеваешь этот разговор, когда мы рыбачим. Не надо, старина, я сам знаю, что мне делать. А теперь следи за своей удочкой.

Мы ждали, что клюнет форель-великан. Потом сзади нас послышался всплеск, мы обернулись: старик, стоя на коленях у самого берега, зачерпывал эмалированным котелком воду и пил. Солнце светило на нас, тени от ивняка падали теперь на черный омут. Форель-великан не клевала, хотя мы меняли наживку и предлагали что ее душе угодно: от луговых кузнечиков до пескарей. На воде не было видно ни кругов, ни всплесков, которые выдают рыбу, когда она, следуя инстинкту хищника, устремляется под водой за добычей. Мы признали себя побежденными и сложили удочки.