Сергей Ионин - Если любишь…

Старательно ступая по траве, обходя каждую кочку, уклоняясь от веток, Смоковников думал горькую думу и все-таки лелеял надежду на лучшие времена. Он не знал того, что знали все — его Степанида Андреевна была любовницей сотника Забелина и выпроводила мужа не только за золотом, были на это и интимные причины, о которых судачили женки золотискателей.

Третьим в маленькой артели был сын Рогова — Аполлинарий, Полинька, как ласково звала его мать. Полинька и лицом и характером походил на нее. Отец, месяцами бродивший по горам в поисках золота, дал своему сыну крупный рост и силу. Осип не любил сына, «слюнтяя» — как он называл Полиньку про себя.

Шли молча. Рогов-старший высматривал птицу на ужин, Смоковников задыхался, Полиньку клонило в сон, в прошедшие три ночи он не высыпался с непривычки спать под открытым небом, да и прохладно было.

Вышли к озеру. По зеркальной спокойной воде бежала кровавая дорожка — заходило солнце. За озером дымились повитые туманом сиреневые горы. Полинька наблюдал заходящее солнце, багряные тучи и их отражение в воде, слушал глубокую тишину окружающего озеро леса.

— Остановимся на том мысу, — Осип нацелился пальцем в мыс за версту от них, — есть там пещера, ничаво…

— А как опять холод, — забеспокоился Смоковников, — не выспимся.

— Ничаво, говорю. Не сдохнешь.

— Так я ж молчу, Осип Алексеич, только вот. Полинька, они человек молодой, им тяжело не выспамшись.

— Я высыпаюсь… — сказал жестко Рогов-старший и выругался долгим дремучим матом. Полинька хотел возразить отцу, но не сумел, отвернулся и, краснея за себя, стал поправлять нож на поясе.

— Айда, нечего трепать языки, — Осип сплюнул желто-зеленой табачной слюной и попал на ромашку — цветок поник. «Ядовитое чудовище, — подумал Полинька, — отрава ходячая».

Пещера на мысу была маленькая, скорее, не пещера, а грот. Здесь кто-то уже жил раньше, может даже Рогов-старший. В углу грота был сделан из сланцевых плит маленький очаг, сверху на него была положена тонкая плита, и камин мог служить для приготовления пищи. Устраивались и обживались недолго. Осип послал Смоковникова мережить рыбу по вечерней зорьке, сам собрался на охоту. Полинька хотел было пойти с Иваном Ивановичем, но отец нахмурился:

— Сиди, тебе тоже будет дело.

Полинька сел у входа в грот. Он смотрел, как Смоковников, размахивая руками, стараясь не потерять равновесие и не плюхнуться в воду, огибал по ребристым глыбам скалу.

— Тута верст пять есть башкирская деревня, пойдешь хлеба купишь и возьми бурдюк, кумыса спросишь.

— Так темнеет, отец, найду ли?

— Найдешь, захочешь, все найдешь, чать не тайга. Пойди по левому берегу мыса, вот так, — указал Рогов направление, — там и выйдешь. И не «отец», «тятя» я тебе… — Осип не договорил, обозлился. — Иди… твою мать!

Полинька вылил из бурдюка остатки воды, вытряс из мешка пожитки и пошел.

Солнце закатилось, и стало темно, но у Полиньки был четкий ориентир — озеро. Он шел ходко и только один раз остановился — перемотать портянку. Собственно, ее можно было перемотать и в гроте, да отца побоялся. «Пять верст туда, пять обратно, час там, итого три, а может, и меньше, сейчас часов десять, значит в час ночи вернусь на стоянку», — считал он про себя. Полиньке не было страшно, он уже чувствовал свою силу и, даже не умея драться, не умея, как отец, убивать, был спокоен за себя.

Оставалось пройти версту, как вдруг Полинька заметил у берега на камне что-то похожее на человека и в то же время на пень. Пнем это не могло быть, потому что всхлипывало. Когда Полинька подошел поближе, то разобрал в этом непонятном «что-то» девушку в национальной, похожей на пенек, шапке.

— Эй, ты что плачешь? — спросил он, остановившись возле нее. Девушка испуганно зыркнула на Полиньку и хотела убежать, но он удержал ее за рукав. — Стой!

Полинька усадил девушку на камень, сам присел против нее на корточки.

— Что у тебя случилось?.. Да не бойся ты!

— Отпускай меня, ты злая человек…

— Какой же я злой, — улыбнулся Полинька, — видишь, я даже улыбаюсь…

— Все равно отпускай, я боюсь тебя.

— Ха! — изумился Полинька. — Ну и дура!

— Сам дура, мой не дура, мой имя есть.

Девушка, видимо, успокаивалась, но была настороже.

— Слушай, «моя не дура», ты из той деревни? — Полинька показал в сторону, куда шел. — Если оттуда, то мне туда и надо. Хлеба иду купить и кумыса.

Он показал ей бурдюк и мешок.

— Моя теперь там не живет, моя ана выгнал, — сказала девушка и снова заплакала.