Сергей Ионин - Референт

Сергей Ионин

РЕФЕРЕНТ

На следующий после собрания день с утра Николай Фаддеевич "разгонял" многочисленных секретарш дирекции и машинисток, чтобы им "жизнь медом не казалась". Этому упражнению он выучился, проходя службу в войсках МВД, у старшины роты, воспитавшего в подчиненных бдительность и готовность к действию.

И сейчас Вершиков собрал в директорском кабинете секретарш и машинисток и, развалясь в кресле шефа, сказал, что, по его мнению, вклад их в улучшение делового климата канцелярии совершенно никакой, если не сказать, разрушающий атмосферу истинного канцелярского патриотизма.

Затем, выставив всех за дверь, Вершиков стал вызывать девушек по одной и проводить беседы с глазу на глаз. Во-первых, чтобы они прочувствовали всю его деликатность в обращении, которая не позволяла ему пропесочивать каждую при подругах по работе. И во-вторых, в обстановке интимности можно было узнать некоторые факты коллективной жизни, которые при всех не обнародуются.

Краткие беседы действительно принесли ему определенную информацию, касавшуюся личной жизни девчат, а также и морально-нравственного облика многих работников Управления. Зачем все это ему было надо? Вопрос праздный. У Николая Фаддеевича имелось досье на каждого сотрудника Управления. Так, на всякий случай. Вдруг спросят, понадобится... Вообще кропотливый труд по сбору информации занимал немалую часть рабочего времени референта товарища Хмыкова.

И все было бы обычно в это утро, но как назло последней вошла Верочка Быковяк - девушка, полная завидных качеств.

Она скромно присела на краешек стула боком к Николаю Фаддеевичу, и он, мельком окинув стремительный изгиб спины, переходящей в вызывающе-округлое, хмыкнул недоверчиво и попросил ее сесть, как и положено: лицом к Креслу.

Верочка повернулась.

Николай Фаддеевич поперхнулся. При всем том, что он был помощником директора, его мужская плоть была измучена к тридцати пяти годам вседневным и всенощным воздержанием при нервно-паралитической работе.

- Вы, Вера Кирилловна, - Николай Фаддеевич задумался, чувствуя, что не может отвести взгляда от розово-светящихся коленок. Встряхнувшись, начал снова: - Вы, Вера Кирилловна...- Но не смог что-либо добавить: насколько глаза Верочки делались глуповато-удивленнее, настолько же и расходились в стороны ее колени, причем узкая юбка подтягивалась к бедрам... Николай Фаддеевич сглотнул слюну и выпалил: - Что это вы, Вера Кирилловна, работаете у нас уже год, а не зайдете, не поинтересуетесь, какого мнения о вас руководство?

Верочка подалась к нему всем телом, изобразив на лице смятение, и Вершиков в расстегнутом вороте ее рубашки увидел... Он опять сглотнул слюну и, перхнув для возвращения беседе официально-критического тона, выдавил:

- Что ж это вы? Может, я вас чем-то обидел?

Верочка неожиданно сдвинула колени, одернула юбку и, застегивая верхние пуговички рубашки, грубовато ответила:

- Чем ты меня можешь обидеть, миленький мой?.. Видела я таких.

- То есть? - оскорбился Николай Фаддеевич и, постепенно обретая утерянное было административное достоинство, вернулся к тому, с чего, собственно, хотел начать: - Что это, Вера Кирилловна...- Но опять ненароком скользнул взглядом по обтянутым юбкой коленям, представил... и сбился на нравоучения: - Как это вы себя ведете, я бы сказал даже - неприлично?..

- Почему это "неприлично"? - ехидно, как показалось Вершикову, возразила Верочка. - Вы думайте, что говорите.

- Вообще, - Николай Фаддеевич неопределенно махнул рукой. - Вам лет-то сколько?

- Двадцать, а что?

- Ничего. Надо с мужчинами вести себя приличней.

- С тобой, что ли? - брови Верочки Быковяк изогнулись черными сердитыми стрелками. - Ты же не мужик, а помощник.

- Кто я, мне лучше знать, а вот вы, вот вы... - Вершиков рассердился не на шутку. - Вы такая молодая, а уже... Знаете, как оно называется?

- Как?

- Это называется, это называется... - Он хотел сказать "проституция", но вовремя спохватился: о продажной любви у него сигналов не было, впрочем, не было-то не было, но ведь он видел сам. Сам! Как она пыталась своим наглым поведением поставить мужчину в неловкое положение. - Это называется сексуальная распущенность. Вот так!

- Ну и пусть. Что имею - при мне, как хочу - так и распоряжаюсь. Хочешь, и тебя допущу?

Он бы, конечно, признался - хочет, но не в рабочее же время. И потом это значило вступить в связь с сотрудницей, что, во-первых, рассуждая по-государственному, неизбежно повлияло бы на качество ее работы; во-вторых, могло стать достоянием различных злопыхателей, предметом сплетен в коллективе; и в-третьих, неизбежно уронило бы его в собственных глазах: не устоял.