Сергей Ионин - Референт

- Как же ты... вы так можете? Ведь вам всего двадцать лет! Да вы, небось, еще не знаете толком, что такое истинная любовь, когда двое...

- Ложатся в постель? - перебив его, невинно спросила Верочка. - Знаю, не пугай. Это ты ни черта в жизни не познал, хотя уже лысеешь, а я столько видела всяких, что если бы на тебя повесить - превратишься в ежика.

Николай Фаддеевич аж задохнулся от желания отчитать, выругать Верочку Быковяк, но, хотя он весь переполнился ругательными словами, нужных не находилось. Откинувшись на спинку кресла, Вершиков уставился на девушку, сжигая, испепеляя взглядом, и уже было определились нужные слова, страшные, убийственные, но сказать он ничего не успел: в кабинет вошел патрон - сам Хмыков Борис Семенович. И у Николая Фаддеевича слова застряли в горле. Верочка, вмиг сообразив, что ее присутствие здесь уже необязательно, выскользнула за дверь, пробормотав, проходя мимо Бориса Семеновича: "Легко к людям приставать, сидя в директорском кресле. Еще намекает..."

На Хмыкова взъерошенный вид помощника, его расхристанность в руководящем Кресле произвели, как видно, неизгладимое впечатление.

Еще полчаса назад, покачиваясь на заднем сиденье своей персональной "Волги", он думал о помощнике, которому можно поручить любое дело, будь то организация мероприятия или подготовка доклада, но даже и руководство Предприятием, конечно временное. Безусловно, Вершикову не хватало грамотешки, общего, так сказать, взгляда на проблемы экономики и общества в целом. Так ведь и это дело наживное. И Борис Семенович решил в благодарность за хорошую работу отпустить Николая Фаддеевича на учебу в ВПШ, куда Вершиков мечтал получить направление. Что ж, если человек дельный - должен расти. Один из непреложных законов аппаратной работы, это Хмыков усвоил еще в юности, гласит: нужно менять место службы, обязательно с повышением, в среднем каждые пять лет. Если этот срок удлиняется, то к пенсии рискуешь подойти руководителем средней величины. Считай - невезун.

Но увиденное в кабинете вмиг расстроило планы Хмыкова в отношении будущности помощника. О какой ВПШ могла идти речь, когда подчиненный нарушил негласный моральный кодекс Аппарата - сел в Кресло. Да не просто сел: развалясь, беседовал наедине с аппетитной (это Хмыков уже сам давно заметил) секретаршей. Был излишне взъерошен, по всему - домогался. Об этом же свидетельствует и последняя реплика девушки. "Не-ет, рано, милок, ты собрался расти. Рано!" - решил Борис Семенович и, мрачный, вешая плащ в шкафчик, сказал, будто в никуда:

- Прошу вас сегодня к двум часам выяснить, что происходит в литейке. Вчера завклубом докладывал мне, кто-то там из формовщиков занимается самодеятельностью: в свободное время формуют и льют какие-то скульптуры, мало того, просят выставку им устроить. Металла нам не жалко, но надо помнить: выставка - акт идеологический.

- Я слышал об этом... - осторожно заметил Николай Фаддеевич, хотя ровным счетом ничего не знал. Но он не мог, и это еще один закон Аппарата управления, уронить себя в глазах руководства. Осторожно за спиной шефа на цыпочках ретировался Вершиков из Кресла и устроился на стуле, где минутой раньше сидела Верочка Быковяк. Сиденье было еще теплым.

- Вот и выясните все досконально, доложите мне... - Борис Семенович подошел к столу и, не садясь в Кресло, посмотрел дневник. - В два часа я буду свободен.

Николай Фаддеевич, настороженно слушая Хмыкова, вдруг подумал, чем нагрето сиденье стула. В возбужденном его мозгу возникли два соблазнительных колена, белая кожа которых будто светилась изнутри розовым светом. Ноги, чуточку раздвинутые, изгиб спины, круто переходящий в оттопыренную... Тепло... Он зажмурился.

- Что с вами, Николай Фаддеевич? - неожиданно вернул его из грез к действительности голос Хмыкова. Вершиков машинально потер лицо ладонями и ответил уныло с болезненной хрипотцой в голосе:

- Кажется, я болен, Борис Семенович.

- Так идите домой, - Хмыков недовольно сдвинул чернильный прибор на край стола и наконец сел. И сразу как-то весь обмяк, даже морщины на его лице разгладились. Он провел в разные стороны ладонями по затянутой зеленым сукном столешнице, поерзал в Кресле, будто желая ощутить устойчивость своего положения и, уже успокаиваясь, заметил: - Больному вообще не нужно выходить на работу, от этого дело не выигрывает, а лишь страдает. Больной, вы можете завалить любое простенькое поручение, в то время как, будучи здоровым, сделаете в два раза больше и с лучшим результатом. Идите домой.