Сергей Антонов - Трудный день

Среди других вспоминался небольшой эпизод. Обсуждалась смета на организацию торфоразработок. Кое-какой опыт в этом деле уже был. Но вот бараки… бараки… Какова стоимость этого сооружения? Истинная стоимость, а не взятая с потолка?

Ленин заглянул в смету Главторфа: постройка одного барака исчислялась в четыре тысячи рублей. Но много это или мало? Незаметно для себя приложив руку к губам, Владимир Ильич задумчиво посмотрел в конец стола: много или мало?

Представитель Наркомфина уверенно доказывал:

— Мы все должны научиться экономить государственные, народные денежки, товарищи. Четыре тысячи рублей — это как раз вдвое больше, чем надо. Настаиваю на двух тысячах.

Да, боек… Верные, надежные слова. Экономить государственные деньги, безусловно, надо… Но не чересчур ли боек во вред делу?

Пока наркомфиновец говорил, Ленин быстро писал записку представителю Главторфа, спрашивал (ответ нужно было получить до голосования), строил ли он когда-нибудь бараки, твердо ли знает, что надо именно четыре тысячи рублей?

Ответ пришел быстро: «строил, твердо знаю — четыре тысячи». Отложив записку в сторону, Ленин спросил представителя Наркомфина:

— Простите, вы когда-нибудь строили бараки?

— Я? — удивился работник Наркомфина. — Нет, никогда не строил. — Он даже и не подозревал, что такой вопрос мог кто-нибудь ему задать. «Бараки! Подумать только! Бараки!» — Не строил… Нет… Нет…

— Вопрос о бараках ставлю на голосование, — сказал Ленин. — Есть два предложения. Первое — товарища, который строил, — Ленин подчеркнул это слово, — бараки: дать четыре тысячи рублей. Второе — товарища, который не строил бараков: дать две тысячи рублей на барак.

Сейчас Ленин подчеркнул «не строил». В зале послышался смех: исход голосования был предрешен. Представитель Наркомфина, сконфуженный, покраснел. Что ж, поделом! В следующий раз те, которые «не строили», не будут с таким апломбом спекулировать на экономии… Проголосовали за первое предложение.

— Переходим к следующему вопросу…

Дальше, дальше, все дальше! Через тысячи дел к цели… Через часок-полтора примчится самокатчик. Что-то он привезет нового? Много ли?..

Зимние Горки были особенно тихи. Снег, заваливший парк, утопивший дом, флигель и хозяйственные постройки, преобразил усадьбу. Глубокий покой и тишина, располагавшие к размышлениям…

Ленин часто гулял, иногда брал лопату и расчищал дорожки. Это занятие нравилось ему всегда: он не упускал возможности поработать лопатой и в Симбирске, и в Кокушкине, и в Шушенском…

Однажды Владимир Ильич встретил Васю. В распахнутом пальто мальчик стремглав пробежал мимо, таща за собой санки. Обернувшись, крикнул:

— Здравствуйте, Владимир Ильич!

— Здравствуй, Вася. На горку?

— Ага! На горке катаемся…

Владимир Ильич заметил, что Вася подрос, повзрослел, пальтишко стало коротковатым, узким в плечах. Время шло!.. Размеренно и неостановимо вращался земной шар, менялись времена года, в бесконечность уходили месяцы, недели, дни и с ними частицы жизни… Пятьдесят второй год!..

— Спеши, дружок…

Мальчик побежал, отчаянно работая ногами в валенках, из-под которых летели брызги снега.

Ленин остановился.

Отсюда ему хорошо была видна горка, черные фигурки ребятишек, слышны были их крики и смех… Какое веселье!.. Хотелось пойти и прокатиться с горы, как в детстве, выставив вперед ноги и уцепившись за поводья.

…Кто знает, когда ему еще доведется покататься на санках… От этого никуда не уйдешь: головные боли, бессонница… Даже близкие не знают, быть может, только догадываются, как жестоко прихватывает его порою недомогание, какие мысли приходят ему в голову…

Владимир Ильич вернулся домой. Посвежевший, бодрый, он стал просматривать доставленную почту. Газеты, бандероли, письма… В присланных на просмотр бумагах промелькнула среди других знакомая фамилия. «Кавлетов!.. А этот в связи с чем? Уволили? Наказали?» Речь шла о нем не прямо, а косвенно, но все же можно было понять, что Кавлетова повышают…

«Может, это другой Кавлетов? Невероятно… Надо запросить, узнать…»

Хотел заняться другими бумагами, но эта словно зацепила.

«Если это тот самый, то как можно его повышать? И почему это повышение не остановлено раньше и другими? А если он пропустит, не обратит внимания? (И легко мог это упоминание о Кавлетове пропустить!) Надо создать, выработать такую систему, которая бы сама выбрасывала из себя бюрократов, подхалимов, взяточников, как выбрасывает здоровый организм то, что может отравить его. Изгоняла бы, а не задерживала. Иначе — смерть…»