Сергей Антонов - Трудный день

Вскоре его соединили. Женщина, по всей видимости технический работник, два раза переспросила, чего хочет от нее гражданин, но конкретно ответить Ленину, о чем именно будет доклад, не смогла. Никого другого в этот момент в музее не оказалось, и Владимир Ильич, назвав себя, попросил передать кому следует просьбу: позвонить ему.

«Может, может быть, тот самый! — уверял себя Владимир Ильич. — «Вскорости на Марс!» Может быть!»

Зажглась лампочка, нужно было говорить по телефону, а Ленин думал: «Что у меня послезавтра? И что именно в час? Вдруг не выберусь?» Он полистал календарь и в досаде покачал головой: ай-ай-ай!

Звонили из дому: затащили Горького, собирается уходить, было бы хорошо, если бы Володя пришел обедать хоть немного раньше четырех.

Владимир Ильич пообещал прийти пораньше и вызвал секретаря:

— Послезавтра, — повелительно, но так, что в тоне можно было угадать и шутку, сказал он ему, — послезавтра я, по всей видимости, должен быть свободен с часу до трех. И вы должны освободить меня. Да, да! Мне может понадобиться именно это время. С часу до трех!

Ленин шутил и не шутил… Председатель Совнаркома, слава богу, сам распоряжается своим временем!

— Тогда, Владимир Ильич… Тогда перенесем встречу с корреспондентом на удобное вам время.

— А корреспонденту, вы думаете, это удобно?

— Выясню, Владимир Ильич.

— Хорошо… Я должен быть свободен. Лично в этом заинтересован, — признался Владимир Ильич и спросил: — Кто еще?

— Прием корреспондента в час, а в три делегация крестьян Можайского уезда с адресом и подарками…

— Ага! — уцепился Ленин. — С адресом и подарками! И кадило припасли? Так, так… Славословить будут? — Но сейчас же подумал, что принять все же нужно, переведя разговор на положение в деревне, на практические дела. — К трем я вернусь. Значит, корреспондент… Пожалуйста, выясните.

— Хорошо, Владимир Ильич…

Владимир Ильич ушел, а секретарь несколько мгновений еще стоял перед закрывшейся за ним дверью.

…Возвратясь в кабинет и снова погрузившись в дела, Ленин нет-нет да и думал об этой поездке в Политехнический.

И вот Ленину позвонили из музея…

Ошибка!

Ни о каком полете на Марс или на Луну речи не будет… И как это он напридумывал! Да еще уверял Горького, своих! Ну ничего… Им не в диковину его фантазии и невероятные планы, хотел же он в апреле семнадцатого года вернуться из эмиграции в Россию под видом немого шведа… Да и мало ли!..

А все-таки досадно… Неужели только послышалось?

Двадцать второго декабря съезд слушал доклад о деятельности Совета Народных Комиссаров. Доклад был рассчитан минут на пятьдесят, на час. Но говорил Владимир Ильич значительно больше.

Ленин ходил по самому краю сцены с листочками в левой руке. За последние годы много раз выступал он перед большими аудиториями на собраниях, съездах, конгрессах. Речи и доклады вошли в привычку, стали необходимостью, и тем не менее Владимир Ильич часто волновался перед выступлениями. Каждое — особенное…

Огромные размеры зала Большого театра скрадывал сумрак, лампочки горели тусклым светом, и со сцены зал казался правильной формы большой пещерой, убранной в золото и красный бархат.

Ленин говорил, почти не заглядывая в листочки. Все, что он хотел сказать делегатам съезда, было его собственными мыслями и выводами, которые невозможно забыть или выразить не так: они выстраданы им.

Вопрос об электрификации был не первым. Чтобы добраться до него, нужно было рассказать о войне с белополяками, объяснить временные неудачи в прошлом, рассказать об успехах политики на Востоке, образовании Бухарской, Азербайджанской и Армянской Советских Республик, о торговых отношениях с другими странами, о концессиях, многом другом и только потом о хозяйственном фронте.

Приближаясь к тезису об этом новом фронте, Ленин чувствовал, будто всю жизнь он пробирался, продирался к нему через другие фронты: создание партии, подготовка революции, гражданская война. Их необходимо было пройти всем: стране, партии, ему. И, кажется, прошли…

— Я остановлюсь на последнем пункте — на вопросе об электрификации, который поставлен в порядок дня съезда, как особый вопрос, вам предстоит выслушать доклад по этому вопросу.

Ленин говорил уже давно, начал уставать, хотя по-прежнему энергично и скупо жестикулировал, стараясь каждое слово подать слушателям в своем подлинном значении, до предела обнажив смысл. Только голос его звучал глуше. Но сейчас, когда Ленин коснулся вопроса об электрификации, голос снова набрал силу: