Александр Ноубл - Мальчик с флейтой

Бол напевал себе под нос. А ему даже нравится, всегда нравилось позлить старшего констебля. Он испытывал злорадное наслаждение от стычек с этим старым хрычом.

…Бильон уже ждал его. Он видел, как Бол подошел к полицейскому участку, и поморщился. Один Бильон мог уловить в учтивой внешне речи Бола скрытую насмешку в свой адрес, даже откровенное глумление. И главное, никогда не удавалось вменить этому молокососу в вину нарушение дисциплины. Внешне он корректен, исполнителен. Он тщательно выбирает выражения. Внешне все вполне прилично, как и положено по субординации. Слова — это только слова. Но в устах Бола они уклончивы там, где должны бы звучать прямо и ровно. Слова — это только слова, но он скажет их с такой интонацией, что обычные слова превращаются в издевательство, и вежливая, казалось бы, фраза звучит прямо оскорблением.

Твердого намерения Бильона побороть Бола, поставить его на место поубавилось за три года постоянных трений. Пару лет назад ему бы еще доставило удовольствие накричать на Бола, приказать ему и сбить спеси, навалив на него лишнюю работу. Но теперь, когда Бол полностью созрел и завоевал себе прочную репутацию храбростью, силой, прилежностью и преданностью долгу, равно как и непомерным честолюбием, — теперь старший констебль сбавил ходу.

Утомление, пришедшее с возрастом, теперь все чаще принуждало его избегать лишних споров. И каждое его отклонение от прямого пути было победой Бола. Бильон почти сдал позиции. Скоро он должен будет уйти. А пока вынужден каждый день мириться с самим собой и с Болом, не обращая внимания на обиды от людской неотзывчивости и не оставляя попыток противостоять, где может, заразе, передающейся от Бола не только Экстейну, Момбергу и остальным белым констеблям, пришедшим служить в их участок, но и полицейским-африканцам.

Это последнее всегда заставляло старшего констебля глубоко задумываться. Ведь, казалось бы, полицейские из туземцев должны быть на его, Бильона, стороне, если есть что выбирать. Ведь, казалось бы, они должны быть с ним хотя бы потому, что он признает их за людей, обычных людей, с теми же заботами, что и у него самого, за людей, которых он понимает и которыми призван руководить; за людей, которым искренне внушает, что полицейский — друг народа, а не символ его притеснения. И все-таки большинство из них Бол перетянул к себе. Бол, а не Бильон. Они запуганы этим Маисом Болом. А старшего констебля они не страшатся. Они копируют Бола. Почему? Он ловко развенчал старшего констебля в их глазах. Они и сами не понимают, как именно, но чувствуют это, и им это нравится. Не потому ли, что Бильон — официальная власть, а людям приятно видеть, как ее — то есть старшего констебля Бильона — разорвали, как ненужную бумажку, смяли и бросили?.. Или потому, что у них просто не хватает ума понять, где реальная власть?

А, хватит об этом. Вот он опять пожаловал…

— Добрый день, Бол.

— Сэр! — И снова эта едва заметная интонация скрытого сарказма.

Старший констебль приказал Болу взять машину и патрулировать до семи вечера, в семь сделать перерыв, если проголодается, и продолжать патрулирование. «Мобильное!» — подчеркнул он. Экстейн возьмет «пикап» и после восьми займет пост на дороге в локацию. Бильон объяснил, что сам он будет с половины восьмого на концерте в церкви св. Петра. (Кажется, Бол насмешливо улыбнулся?)

— Все, — резко закончил Бильон.

— Есть, сэр!

— И оказывается, не было никакого намека на машину с преступниками, — съязвил Бильон. Он просто не мог отказать себе в этом удовольствии.

— Почти, — вставил Бол.

— Почти? Таких вещей у нас не должно быть. Не виновен — так не виновен, а не «почти». Человек или виновен, или нет. «Почти» в вину не вменяется.

— Как вам угодно, сэр, но только мы их чуть не заполучили.

— Ну, хватит, Бол, — устало отмахнулся Бильон. Его прошиб пот, он почувствовал неожиданную слабость. Бол пойдет на все. Бороться бесполезно. — И запомните, Бол: мы ищем преступников, а не лишних забот.

— Есть, сэр! — подтвердил Бол.

Он прихватил с собой констебля-африканца Марамулу и в шестнадцать пятнадцать выехал из города. Он решил остановиться под ивами у самого моста через речку, где дорога разветвлялась на две: одна шла на северо-запад, к Йоханнесбургу, другая, огибая холмы, — на северо-восток, в пригородную локацию.

Бол без лишней скромности поставил машину на стоянку там, где широкая лента щебенки скользила, как лакричная тянучка, прямо в открытый зев Бракплатца. На багажнике серовато-коричневого «форда V8» покачивалась под углом к земле антенна радиотелефона. «Форд» стоял на виду у всех и каждого, полицейский автомобиль с жалом на своем скорпионьем хвосте. Черные прекрасно знали этот «форд». Белые тоже. Полицейскую машину все принимали всерьез.