Никодемус жаждал употребить его. Правда, случай редко представлялся — не станет кролик сам напрашиваться на обмен любезностями со львом, — но уж если нужда заставляла и полисмен требовал, например, предъявить паспорт или желал удостовериться в его, Никодемуса, правах на таксомотор или принимался считать головы его пассажиров, дабы установить, не перегружено ли такси, — во всех этих случаях Никодемус уж давал себе волю, и звучное «ваша милость» то и дело слетало у него с языка. Он черпал в нем силу. Он давно заметил, что такая форма обращения особенно импонирует молодым полицейским. Это был пропуск, пароль для взаимопонимания, вроде как «аминь» в церкви, возвышенное, искреннее слово, вовремя сходящее с уст со вздохом облегчения.
Никодемус был сед, тучен и счастлив. И все же выше пищи, и женщин, и жаркого солнца он ставил музыку. Он не силился постичь ее или исследовать, не задумывался над тем, как она образуется и почему, или что она может означать… Музыка — и все, Музыка была для него просто музыкой. И он принимал ее как есть. Когда он был счастлив и весел, — а другим его почти и не видели, — его пальцы выстукивали по столу, по стене, по барабану; или он настукивал прутиками, отщелкивая ритм языком, мыча, притопывая, насвистывая, подпевая себе под концертину, барабаня в подвернувшуюся жестянку. Единственное, в чем он так и не преуспел, к своему глубокому огорчению, это в беглой игре на гитаре. Шесть месяцев отдавал он ей весь пыл души, но, отчаявшись стать виртуозом, забросил и вернулся к концертине. С тех пор музыка не доставляла ему других неприятностей.
Едва они отъехали от полицейского «форда» на сотню шагов, как он повернулся к Тимоти и улыбкой показал: ну где же музыка? Давай!
Юноша смотрел прямо перед собой, у него были плотно сжаты губы.
Никодемус положил левую руку ему на колено.
— Слышишь, сын моей сестры, забудь. Забудь про полицию.
Лицо Тимоти оставалось неподвижным.
Никодемус насупился. Вот несчастье! А они уже почти у перекрестка.
— Слушай, юноша, ты должен думать о том, что тебя ждет впереди.
Тимоти посмотрел на него.
— И здесь всегда так? Я совсем забыл…
— Забыл? Что забыл? Нечего особенно забывать или не забывать.
— Я забыл. И мне стало страшно.
— Страшно?
— Вот здесь. — Тимоти приложил руку к сердцу.
— Эх, молодость… Их милость — есть их милость.
— Страшно, — повторил Тимоти задумчиво. — Я забыл. И это все еще здесь во мне… вот здесь. Я боюсь… Почему? Почему?
— Ты слишком много думаешь, малыш. Вечно тебе хочется знать «почему?».
— Это естественно.
— Ничего не «естественно»! Когда ты был совсем маленьким, было то же самое. Вечные вопросы. Мне нечего было ответить. А сейчас ты начинаешь снова… — Никодемус показал рукой на Бракплатц впереди, на холмы слева, на вельд, раскинувшийся до самого горизонта, на фермы, белевшие справа. — Вот. Смотри, малыш. Вот он, мир. Это естественно… А вот солнце над ним. Какой смысл спрашивать «почему?». Ты слишком много думаешь… Давай, мальчик, лучше сыграй… мы скоро приедем.
— Но, дядя, как это можно думать «слишком» много»?
— Малыш, с такими мыслями ты никогда не будешь счастлив.
— Счастье? — Тимоти горько усмехнулся. — Счастье, счастье… Счастье льва на солнцепеке, птицы в небе, собаки с костью? Счастье? Этим ли счастлив человек?
— Ну, малыш, не так уж все это плохо… А если еще и музыка…
— Но, дядя, мы ведь люди, а не скоты бездушные… И даже музыка — это ведь не просто пальцы, бьющие в барабан, или воздух, вдуваемый в трубу, — просто как черное или белое… Музыка людей — это больше… Быть может даже, она созвучна музыке бога. Это не бессознательные звуки. Это искусство.
Никодемус покачал головой.
— Искусство? Я не разбираюсь в таких вещах.
Тимоти принял решение.
— Остановись, пожалуйста, на перекрестке.
— Зачем? Почему?
Тимоти усмехнулся.
— Ну, вот видишь, — насмешливо заметил он, — теперь ты сам спрашиваешь «почему?». Ты, которого никогда не интересуют причины. В этом все дело. Остановись здесь. Ступай навести своих друзей в локации… А я пройдусь до города пешком.
— Но зачем идти пешком, когда можно подкатить с шиком? Тетушке будет приятно.
— С шиком… — Тимоти рассеянно оглядел жалкую кабину дядюшкиного кара. — Спасибо, очень тебе благодарен. Но высади меня здесь, пожалуйста, я пройдусь пешком.
— Я тоже хотел повидать Рози.
— Отлично, ты можешь подъехать попозже… Давай соберемся и вместе пообедаем, ровно в час.
Читать дальше