Юрий Хазанов - Укол рапиры

И он продолжал говорить: про клевету, про совесть — в общем, правильные все слова. Он позабыл уже, как ему нужен ободряющий Нинин взгляд, сейчас он видел в ней лишь противника, объединившегося с подобным себе.

— Не шуми здесь! — прикрикнула Нинина мать. — Не у себя дома. Скандалов не разводи… Это что же, — обратилась она к Нине, — все у вас в классе такие? В чужой дом лезут, порядки свои наводят…

— Не все, — сказала Нина и взглянула на Шуру.

Отвращение… отвращение прочел он в ее серых глазах!

— Идите уже, ладно, — спокойней сказала Нинина мать. — Защитники нашлись. Похлебайте с наше…

— Если вам лично было плохо, — вежливо сказал Витя, — значит, и другим должно быть плохо? Извините, это неправильно…

Никто ему не ответил, а Нина так вообще с ними не попрощалась. И они ушли. И долго шли молча. И хотя Шура чувствовал себя кругом правым, это не приносило успокоения.

Последующая часть субботы и воскресенье не помогли ему определить линию поведения с Ниной, и даже первые два урока в понедельник он еще продолжал вырабатывать тактику. Но перед третьим уроком Нина сама смешала все его карты и нарушила все боевые и тыловые порядки, заявив, что не хочет больше с ним разговаривать и вообще иметь дело.

Это произошло, когда они, повинуясь непреложным законам школьного коловращения, нос к носу столкнулись в коридорном водовороте, столкнулись, чтобы вскоре вновь разойтись, и теперь, может быть, навсегда.

— Почему? — спросил Шура. — Что такого случилось?

— Ничего такого. Всегда себя считаешь умней всех. Со своим Витей.

— При чем тут это? — миролюбиво сказал Шура. — Мы же только хотели объяснить.

— Пришли, — не слушая его, говорила Нина. — Заявились как к себе домой. «Надо сделать то… надо это…» Кто вас просил? Не знаете ничего и не лезьте!

— Не знаем, так скажи!

— Нечего говорить. Всегда ты прав! Самый умный, самый справедливый.

— А ты за свою мамочку заступилась. Никто ее не обижал.

— Не смей! — крикнула Нина. — Ты не понимаешь… Какой противный! Никогда не буду разговаривать! Маленький, а настырный…

— Ну и не надо, — Шура и разозлился, и обиделся: Нет, при чем тут его рост?..

И они разошлись. Их подхватили разные потоки — закрутили, завертели, понесли. А на том месте, где только что стояли эти двое, уже сменилось пять, шесть, семь кандидатов в счастливцы и несчастливцы, в удачники и неудачники, честные и не слишком честные…

Эти дни стали особенно трудными для Шуры. Образовалась пустота, в которую хлынули, вольно или невольно, обрывки воспоминаний о событиях последних дней и недель; они вырастали в холмы обид, в горы претензий… И выводы, которые следовали за ними, были малоутешительны.

Сводились они, коротко, к следующему: с Ниной поссорились насовсем; между ним и Женькой пробежала такая огромная кошка, что дружбе уже не бывать; в школе, из-за всех этих историй с учителями, с директором, из-за выступлений в защиту Стеллы Максимовны, ему теперь плохо, неуютно; дома тоже не лучше: родители недовольны, с отцом говорить трудно, с матерью не хочется; Стеллу Максимовну не реабилитировали — пороха не хватило; чем все кончится — неизвестно; отметки — хуже некуда, исправлять неохота, тошно, руки не подымаются… Вот он, значит, таков баланс — сальдо, бульдо и прочее… Тут и думай, что делать и как быть…

И Шура думал. Даже мыслил. А еще вспоминал все, что слышал, видел или читал о подобных случаях, и пытался из ряда разрозненных явлений вывести правило, закон. Закон для себя. В котором было бы ясно сказано, как ему быть и что делать.

Конечно, такого закона он не вывел. Далеко не каждому такое удается. Зато почти убедил себя, что нечего цепляться за школу, за дом. Шли же люди работать — и в пятнадцать лет, и пораньше. Или уезжали куда глаза глядят, где все другое: дома, деревья, ребята. И девчонки…

А время шло… Уже больше недели Шура и Нина не разговаривали. Даже не смотрели друг на друга. И, в общем, ничего страшного, говорил он себе, жить можно. Наверное, так даже лучше. Не надо то и дело глядеть на нее, замечать все изменения лица. Не надо выдумывать предлог, чтобы взять за руку, положить руку на плечо, коснуться волос. Не надо обмениваться ничего не значащими словами о каких-то там задачках, о погоде, о всякой ерунде; волноваться, пойдет ли в кино и докуда сможет он потом проводить ее. И не надо чего-то ожидать, что может произойти и даже как-то происходило, возле двери, обитой дерматином… Или здесь, в классе… Не надо всего этого! Как говорится: что-то там с воза — кобыле легче!..