Юрий Хазанов: Мой марафон

Перед вами сборник произведений Юрия Хазанова, составленный из рассказов и повести, которые многие из вас, наверное, читали раньше в книгах писателя «Как я ездил в командировку», «Укротители черепах», «Троллейбус в траве», «Я — Робин Гуд» и других.

В этой книге вы встретитесь со своими сверстниками, узнаете о разных интересных событиях и случаях из их жизни, о ближних и дальних путешествиях, которые они совершили. Но, рассказывая о смешном и серьёзном, о весёлом и грустном, Юрий Хазанов никогда не забывает напомнить, что «честь — это правдивость, честь — это смелость. Словом, честь — это Честь». А в таком напоминании и содержится главная мысль, которая объединяет всё, о чём вы прочитаете в книге «Мой марафон».

Напишите, понравилась ли вам эта книга, что вас особенно в ней взволновало, кто из героев запомнился больше всего и почему.

Отзывы присылайте по адресу: 125047, Москва, ул. Горького, 43. Дом детской книги.

Мой папа любит ездить в командировки. А мама не любит. Не любит, чтобы папа ездил. Она говорит, что ей трудно по хозяйству и с детьми и вообще — с собакой некому гулять. Нашу собаку зовут Пери — это такая воздушная фея из персидских сказок. Но наша Пери совсем не воздушная — она очень рыжая и толстая и с длинными ушами, потому что сеттер. Но про охоту она знает ещё меньше меня. Я хоть в книжках читал и дядя Володя рассказывал, а Пери даже не понимает, что такое поиск, и не умеет причуять бекаса. Дядя Володя говорит, это безобразие и чёрт знает что, а папа смеётся и в ус себе дует... или не дует,— не знаю точно, как надо сказать.

Мой папа поэт. Он пишет стихи и потом читает их дома и когда ездит в командировку. Мама говорит, что, наверно, без него там некому читать стихи, и папа соглашается с ней. Папа вообще часто соглашается с мамой.

Этим летом папа опять собрался в командировку.

— Очень хорошо,— сказала мама.— Возьмёшь Саню. У него как раз три недели до начала занятий.

Я страшно обрадовался: только вернулся из пионерлагеря и снова поеду. Да ещё на Кавказ! Я там за всю жизнь ни разу не был. Вот расскажу потом ребятам!

— Ладно,— сказал мне папа,— укладывай зубной порошок. Я подпрыгнул от радости, а Пери залаяла.

И вот мы в вагоне. «Провожающие, проверьте, не остались ли у вас билеты отъезжающих»,— сказал проводник. Нам-то бояться нечего: с мамой и Ликой мы попрощались ещё дома и никто нас не провожал.

Нашим соседом по купе был пожилой мужчина с красной шеей и очень толстый. Четвёртое место было свободным. Я ещё подумал: этот дяденька такой толстый, что, наверно, купил билеты на два места сразу.

Поезд тронулся и быстро набрал скорость. Колёса застучали, под вагонами что-то заухало: «У-шёл, у-шёл», а наш сосед, словно только и ждал этого момента: бросился к своей авоське и начал торопливо выкладывать на столик всё, что в ней было. Через минуту он уже держал в одной руке стакан, в другой — бутерброд с колбасой.

— Присоединяйтесь,— сказал он папе.

— Нет, спасибо. Видите, я с сыном,— ответил папа таким тоном, словно в чём-то провинился.

Я стал глядеть в окно, а когда поворачивал голову, то видел всё тот же стакан в одной руке и колбасу — в другой. Можно было подумать, что нашему попутчику сказали «замри» и забыли сказать «отомри».

Я всё чаще смотрел в окно и всё реже оборачивался. Мимо меня ехали поля, кусты, деревья. Вдали на холме я увидел большой дом — казалось, весь он в золотых заплатах: так блестели его окна от солнца.

Папа и красношеий мужчина о чём-то разговаривали.

— Самая лучшая рыба — колбаса,— услышал я.

Это сказал наш попутчик, после чего он прибрал остатки еды, лёг на свою полку и сразу захрапел.

За окном темнело. На память мне почему-то пришли папины стихи — я помню много его стихов:

Смеркается. Уж третий час мы едем, Уже Ока блеснула, как слюда, Уже успели надоесть соседям Вопросами: «Откуда?» и «Куда?».

Дальше я не помнил. Папа тоже стал дремать, мне сделалось скучно, и я вышел в коридор. У окна против соседнего купе стоял парень моих лет.

— Тебе сколько? — спросил я, чтоб начать разговор.

— Сколько чего?

— Месяцев,— сострил я.

Но парень, видно, принял мои слова всерьёз, наморщил лоб, зашевелил губами и немного погодя сказал: