Кэтрин Хайд - Когда ты был старше

— Когда ты расскажешь мне, что произошло в ту ночь.

Но уже довольно долго ничего не двигалось с места. Так что я решил, что на сегодня достаточно.

— Что ж. До завтра тогда.

Глянув через плечо, я увидел, что Крис мне кукишем в спину показывал.

В больницу штата я прибыл в двадцать минут двенадцатого. Точно, как делал каждые понедельник, среду и пятницу. С десятиминутной процедурой оформления до времени посещения. Видно, я научился у Бена расторопности.

Стоя перед окошком, слушал, как сидевшая за ним дежурная щелкала жвачкой. Я терпеть не мог, когда щелкали жвачкой. Меня это доводило до крайности.

Или, возможно, я в последнее время и без того был на нервах до крайности.

— Доктор Боско хочет поговорить с вами сегодня, — сказала дежурная.

— До или после посещения Бена?

— До. Дайте я ей позвоню.

Ее крашеные ярко-розовые ногти были до того длинны, что номер ей приходилось набирать обратным концом карандаша с ластиком. Оглядываясь назад, я нахожу иную связь, которую в свое время мне найти не удавалось, поскольку вторая половина этого уравнения себя пока никак не проявляла.

— Доктор Боско? — слышал я, как говорила дежурная. — Ага. Он здесь. Хорошо, — она повесила трубку. Вновь набрала номер тем же странным манером. — Джон? Хочешь прогуляться? Бери брата Бена Аммиано и проводи его к кабинету Боско. Хорошо. Спасибо.

Опять повесила трубку.

— Посидите, — сказала, указывая все тем же карандашом, словно я и сам по предыдущим посещениям не знал, где мне сесть. Но я был слишком разболтан, чтобы сидеть. Мне не нравился повисший надо мной меч знания, что врач хочет поговорить со мною.

Большая дверь загудела, потом открылась. Джон кивнул мне. Звали его Большой Джон. Спец по особым вызовам в психушке, когда пациент от рук отбивается.

Мы пошли рядом по ярко освещенному коридору. Я старательно напоминал себе, что меня не ведут на виселицу. Возможно. Джон открыл дверь кабинета доктора Боско, жестом предложил мне войти, потом закрыл за мною дверь.

Доктор Боско разговаривала по телефону. Подняла палец, затем указала им на стул.

Я сделал над собой усилие.

В то утро она заплела свои необычайно длинные седые волосы в причудливую косицу. Одета она была в красное. Ярко-красный блейзер.

— Я вам перезвоню, — сказала врач в трубку. — Ко мне пришли.

Дала телефону отбой и устремила на меня дружелюбный (и почему-то запугивающий) взгляд.

— Что-то случилось? — спросил я, затем попытался сделать глоток и не очень в том преуспел.

— У нас что-то случается в каждый день посещений, Рассел. Только-только мы успокаиваем Бена. И тут он видит вас. И после вновь разваливается на части. И ему хочется домой. И требуется много времени, чтобы он опять успокоился. Примерно столько же, сколько проходит до следующего посещения. Это становится плохой последовательностью. Намерена сделать вам предложение. И не имею представления, насколько оно по вам ударит.

Врач позволила себе паузу.

— Не намерены же вы предложить, чтобы я больше не приезжал? — опять молчание.

Намерена. Именно это она и предлагала.

Я посмотрел ей прямо в глаза. Не часто я такое делал. С кем угодно. В последнее время.

— Это, — спросил я, — не одно из тех нововведений, когда детей пичкают успокоительным, потому как с ним учителям легче управляться с детьми?

Я ждал, что она отведет взгляд. Не отвела.

— Рассел, если бы было так, я бы не предлагала. По-видимому, дело начинает принимать жестокий оборот. По какой-то причине Бен не в состоянии запомнить, что вы приезжаете сюда не затем, чтобы забрать его и отвезти домой. Следствие ли это повреждения мозга или действие того, насколько сильно он не желает признавать истину, я вам сказать не могу. Просто знаю, что всякий раз, когда вы уходите отсюда без него, разрывается сердце. Весь остаток дня он плачет. Твердит: «Мой дружище ушел без меня». Сотню раз. Каждый понедельник, каждую среду и пятницу.

— Пожалуйста. Не рассказывайте мне этого.

— Как я могу не рассказывать вам, Рассел? Это чистая правда.

— Я начинаю уставать от такой правды.

— Могу себе представить, как вы устали, друг мой.

Меня прошило электрическим током при ее обращении ко мне «друг мой». Словно бы она приняла эстафету от Назира.

— Он подумает, что я его забыл.

Тут мы оба глубоко вдохнули. На мгновение подняли наши головы над трясиной проклятой правды.

— Может, мы могли бы попробовать это на пару месяцев, — сказала врач. — Посмотрим, понравится ли нам воздействие на его настрой больше, чем то, что мы имеем сейчас.