Кэтрин Хайд - Когда ты был старше

Я сидел какое-то время, потом уронил голову на руль.

— И что она сделала дальше?

— Она хотела узнать, что же он сказал про нее, но я ответил, что, если честно, я этого не помню, потому как, хоть я и был там, ничего из сказанного Марком не показалось мне гадостью, но он точно говорил о ней, поэтому, возможно, я что-то пропустил. С тобой все нормально?

— Нет, в общем-то, — сказал я, по-прежнему упершись лбом в руль.

— Мне жаль, что с тобой не все нормально.

— Мне тоже, — сказал я и заставил себя встряхнуться. — Я бы тоже хотел, чтоб все было хорошо. Давай-ка пойдем в дом.

Утром я прибыл в пекарню в обычное время. Через главные двери.

Заметил колокольчик, который зазвенел, когда я вошел, и постарался вспомнить, только ли он появился или я раньше не обращал на него внимания. Все могло быть: когда я заходил в пекарню, голова всего чаще шла кругом и меня занимали совсем иные мысли.

Анат подняла голову, потом опять склонилась над своей работой. То, как она меня встретила, определенно что-то означало. Только я никак не мог понять что. Словно какое-то представление. И в нем было мало хорошего. Мне просто не хватало конкретики.

Я стоял у стойки, пристально глядя на Анат, пока она снова не подняла голову.

— Что? — спросила.

— Мне нужно рассказать вам кое-что.

Сначала она сделала вид, будто и не собирается прерывать работу. Но потом («потом», если честно, отняло слишком много времени) вытерла руки маленьким полотенцем, подошла и встала по другую от меня сторону стойки. Когда она посмотрела на мой глаз, я увидел ее реакцию. Не скажу, что ее передернуло. Но что-то похожее.

— Сегодня он выглядит даже хуже.

— Знаю. И болит тоже сильнее.

— Что же вы хотели мне сообщить?

— Извиниться, что вчера не сказал вам правду. — Я умолк на тот случай, если она захочет что-то добавить. Не захотела. — Наверно, я считал, что вам станет только хуже, если вы узнаете. Но такие решения принимаешь быстро, на острие момента, а потом, позже, оглядываешься назад и понимаешь, что они пригодны на очень короткий срок. В длительной же перспективе, по-моему, всегда лучше, если правда известна всем. Только вчера, когда вы меня спросили, я просто почувствовал, что не смогу перенести выражение вашего взгляда, если расскажу все. Наверно, я больше думал о себе, нежели о чем бы то ни было еще. Но в последнее время на меня столько всего навалилось! Такое ощущение, словно я иду по какому-то натянутому канату, и любая мелочь способна сбить меня с равновесия. Вот я и упустил тот миг, когда должен был сказать правду. А теперь сожалею об этом.

— Из-за того, что вас поймали?

— Не думаю. По-моему, я в любом случае сожалел бы.

— И вы пришли бы и рассказали мне?

— Вероятно, нет. Я бы боролся с самим собой. Потому как боялся бы, что это принесет больше вреда, нежели пользы. Только я доволен, что вышло так, как получилось. И мне не придется оставлять это, как было.

— Силы небесные! — воскликнула она, взгляд ее на мгновение встретился с моим, а потом опять ушел в сторону.

— Что — силы небесные?

— Вы очень честны для заядлого вруна.

Я усмехнулся. С радостью расслабился.

— Обычно я весьма честен. По сути. Порою перебарщиваю. — Молчание. Оно обжигало. — Так…

— Так?

— Я прощен?

Анат вздохнула.

— Не так уж это и важно, — произнесла она, словно сама не была в том уверена. — Ладно, важно. И да, и нет. В следующий раз мне понадобится вся правда, вне зависимости от того, понравится она мне или нет.

Я протянул правую ладонь через стойку, предлагая рукопожатие. Анат понадобилось немало времени, чтобы заметить руку, и еще чуть больше, чтобы сообразить, что с нею делать.

Но потом мы скрепили наш уговор.

Было половина третьего ночи, а я не мог уснуть.

Потом пробило три. Потом половина четвертого.

С тех самых пор, как я перестал уходить на кухню, чтобы побыть утром наедине с Анат, по ночам мне спалось отвратительно. Сдерживание желания провести время с ней приводило едва ли не к тому же, что и перекрытие пара. Давление росло, и нормальные вещи становились невозможными. Как обычно в жизни и происходит.

Я даже перешел на кофе без кофеина по утрам. На тот случай, если дело было в этом. Кофе к делу отношения не имел.

Потом пробило четыре часа, и я принялся соображать, во сколько же Анат приходит. Втянулся в опасные размышления. Ведь если она приходила в четыре, то скорее всего в такой час на улице никого не было. Я мог бы сказать ей, как мне не спится, что, Бог свидетель, было правдой. И я мог бы увидеть ее. Воочию увидеть ее.