Кэтрин Хайд - Когда ты был старше

— Рыбу? Или червей?

— И тех, и других, наверно.

Я слышал чавкающие звуки отцовских сапог, когда он вытаскивал их из грязи — шаг за шагом. Он старался сохранять равновесие, потому что его руки были заняты пустыми бутылками из коричневого стекла.

Я поднял взгляд на Бена, лицо его было мрачным.

— Значит, я убийца? Так, что ли? Ты зовешь меня убийцей?

Конечно же, легко, оглядываясь на прошлое, понимать, что мне следовало бы ответить. Только все случилось так быстро. Я глянул на пустой открытый глаз рыбины, лежавшей на дне байдарки. И кивнул. Просто это казалось таким очевидным.

Свою ошибку я осознал довольно быстро, но все равно слишком поздно. Мой отец скрылся в кустах, откуда не мог прийти мне на помощь. Я почувствовал, как меня ухватили за рубашку, вздернули вверх и швырнули в воздух. Я шлепнулся в воду и погрузился в зеленоватое озеро на пугающе долгий отрезок времени, все отчаяннее нуждаясь в кислороде. Если бы я знал, что Бен собирается бросить меня в воду, я бы вдохнул поглубже и задержал бы дыхание. Увы, подготовиться мне никак не удалось.

Припомнилась форель. Теперь я знаю, подумал я. Каково задыхаться.

Я стал выбиваться на поверхность и, только когда лицо поднялось над водой, когда я жадно вдохнул, взглянул на свои руки и понял, что они пусты.

У меня больше не было отцовского сверхлегкого удилища и катушки с леской.

Бен не смеялся. И не подтрунивал надо мной. Только на его лице сияло выражение такого довольства, что я очень сильно встревожился.

Минуту-другую я барахтался в воде, прежде чем услышал голос отца:

— Что у вас, черт возьми, случилось? — проорал он.

Оглянувшись, я увидел, как отец с трудом залезает обратно в байдарку, не тратя времени на смывание грязи со своих сапог. Если бы я не был в воде, он, чтобы не нести всю эту грязь во взятую напрокат лодку, отполоскал и отмыл бы сапоги в озере (по одному за раз), пока половина байдарки все еще находилась бы на берегу.

— Он упал в воду! — заорал в ответ Бен.

Отец ничего не сказал. Просто погреб ко мне. Он не смог бы втащить меня в байдарку, не опрокинув ее, а потому дал мне конец веревки, за которую я держался, пока он не подтащил меня к берегу.

— Можешь теперь встать на ноги? — спросил он.

Я опустил ноги, и они глубоко ушли в илистую грязь. Когда я вытащил правую ногу обратно, она оказалась голой. Грязь удержала одну мою сандалию. Я упал в воду, увязнув руками в иле, вскочил, рыдая, и потащил вторую ногу, стараясь так выгнуть ее, чтобы удержать обувь. Будто еще был какой-то смысл спасать оставшуюся сандалию, если ее пара уже потеряна. Отец успел вытащить байдарку на берег и схватил меня за рубашку, во многом так же, как это проделал Бен, сполоснул меня, окунув несколько раз в озеро почти по шею, потом поднял в лодку.

Отталкиваясь от берега, он пустил в ход весло, и оно вышло из глубины с полумесяцем грязи на лопасти. Отец, гребя веслом только с одной стороны, повернул лодку в сторону бивака и посмотрел на меня.

— Где моя сверхлегкая? — спросил он тихо.

Я указал прямо вниз, и отец кивнул. Словно бы уже знал это.

— Прости, — жалко выдавил я.

— Не твоя вина, — прошептал отец. Но разъяснять не стал. Тогда не стал.

Остальную часть пути мы гребли в молчании.

Моя мать ждала нашего возвращения на бивак, искусственно придавая себе веселый вид. И Сэнди была там, виляя всем своим телом. Она гавкнула разок, резко, словно бы настаивала, чтобы Бен и отец гребли быстрее.

— Не очень-то долго вас не было, — заметила мама. — Уже выловили всю рыбу?

Бен выбрался из лодки и гордо выставил свою форель, показывая ее матери.

Рыба была уже на кукане [2] Кука́н — приспособление для сохранения и переноса выловленной рыбы. Он представляет собой прочный шнур с проволочной петлей на конце. . «Удивительно, — думал я, — когда он успел ее нацепить».

Отец выпрыгнул из нашей байдарки и подошел к Бену со спины. Я был позади них и лица его не видел, зато моя мама вполне заменяла зеркало. Я увидел отраженную на ее лице беду, и, знаю, Бен ее тоже различил. Он только-только стал поворачиваться, когда отец ударил его по спине, и Бен растянулся в грязи. Форель отлетела на три-четыре фута дальше и немного изогнулась, слабенько так. Сэнди обнюхала ее. «О боже милостивый, — подумал я. — Она еще жива. Как может она все еще оставаться живой?»

— Ииииыы! — голос воющий, уязвленный. Бен с трудом поднялся на ноги. — Это-то за что?

— Ты меня считаешь дураком? — заревел мой отец. Да, мой отец. Раз уж мы говорим о деталях. — Не знаю даже, что бесит меня больше: когда ты измываешься над своим маленьким братом или когда ты относишься ко мне как к идиоту. Если бы Расти выпал из байдарки, он бы перевернул ее. Он не упал. Ведь так, Бен? Так или нет?