Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

Доктор Карденаль улыбнулся.

— Не люблю я сумерки, грусть нагоняют. И ночи не люблю, — сказал Каетано. — По ночам мне одиноко.

Доктор Карденаль протянул руку и дотронулся до лба Каетано.

— Температуры у вас нет. Наверняка это от желудка. Скажите кухарке, чтобы она вас сегодня ужином не кормила.

— Я уже сказал.

— Стакан соку, и все.

Подул влажный бриз, насыщенный запахами мокрой земли. Перед вечером лил дождь, но с наступлением сумерек вдруг прекратился. Каетано Сарриа и доктор Карденаль сидели, покачиваясь в белых креслах-качалках, в портике дома в сентрали «Курухей».

— Что за чудо! Я не вижу Лолы.

— Поехали с дочкой в Гавану, готовятся к свадьбе. Я не хотел тревожить ее. Алехандрито с головой занят каким-то праздником в Яхт-клубе. Ну, старику чуть нездоровится, стоит ли тащить их сюда из-за этого.

Из верхнего кармана куртки Каетано вынул сигары — одну себе, другую предложил доктору Карденалю. Они, не торопясь, задымили, то и дело поворачивая сигару губами, чтобы курилась ровно.

— Как вы относитесь к Конституционному комитету [81] * Конституционный комитет — комитет, созванный в феврале 1940 г. для выработки конституции Кубы, принятой 1 июля 1940 г. ?

— Я мало речей читал, — сказал Каетано. — Единственное, что мне ясно, — в президенты пройдет Батиста. И это хорошо. Батиста — надежный человек. Он властный, а нам это нужно. Бывает, что от недостатка опыта он перегибает палку, но с годами это пройдет, он научится править. Мне Батиста нравится. А вам?

— Э… мне-то? Мне кажется, есть у него и дурные черты.

— Совершенных людей, доктор, не бывает.

Слуга в белой куртке открыл дверь. На подносе он нес две чашечки очень горячего кофе. Каетано передал чашку доктору и только после этого маленькими глотками принялся за свой кафе.

— Хороший кофе. Повышает тонус. Не случись у меня тут кое-каких делишек, я был бы сейчас в Гаване.

— Вы много работаете, — сказал доктор Карденаль.

— Это моя обязанность. Я строил эту страну. Я один из тех, кто помогал ее создавать. Она создавалась моими руками.

— Вы много работали, — повторил доктор.

— Я да еще десяток других. Мы строили эту страну. Покрыли ее сетью железных дорог, до горизонта застроили сахарными заводами и засадили тростником — словом, дали ей жизнь. Иногда мне кажется, что я для Кубы вроде врача, — врача, который шлепает новорожденного. Такая у меня роль — наполнить кислородом легкие нашего острова.

— Верно, дон Каетано. Были, конечно, люди, которые страдали, но вы-то сделали большое дело.

— Конечно, были и такие, что страдали. Только кто помнит о мышах, которых убивал Пастер?

— Беда в том, что таких мышей у нас… было очень много.

— Видно, вы начитались, доктор, чего не следует. А вы лучше подумайте о том, что на месте, где раньше ничего не было, теперь кое-что создано. Мы пришли на земли, покрытые лишь кустарником да лесом, но прошло немного времени, и мы засеяли их, застроили домами, и задымили сахарные заводы…

— Да, это производит впечатление. Мне случилось такое видеть.

— А помните, как мы познакомились, доктор? Вы были совсем молодым докторишкой, только со школьной скамьи.

— Я и сейчас докторишка, но с большим стажем.

— Нет, вы ведь приехали в эту сентраль потому, что я вас позвал, и вы спасли здесь много жизней. Если бы я не привез вас, сколько бы народу здесь поумирало!

— Да, я достаточно повидал…

— И многое еще увидите. Мы ведь только начинаем. А настанет день, когда эти заводы будут электрифицированы, и вы увидите, как сахар рекой потечет по трубопроводам прямо на корабли.

Ветер в саду почти утих, и листья на деревьях едва шевелились; чуть касаясь друг друга, они словно перешептывались. Уже совсем стемнело, а двое все сидели и беседовали.

— Куда же запропастилась Лола? И почему это свет не зажигают? — сказал Каетано и выронил горящую сигару.

— Осторожно, обожжетесь! — предупредил доктор Карденаль и приподнялся взять сигару, тлевшую на брюках из белого дриля.

Он хотел отдать сигару дону Каетано, но тот сидел, низко склонив голову на грудь. Доктор Карденаль пощупал пульс.

Каетано Сарриа был мертв.

Габриэль Седрон бывал в доме у Фернандо Ороско на улице Хервасио и там познакомился с Лауритой, сестрой Фернандо. Внешность Лауриты Ороско говорила о постоянной нужде в семье мелкого государственного служащего, где к тому же изо всех сил пыжились. Достаточно было какой-нибудь тщеславной прихоти матери, и вся семья на несколько дней садилась на хлеб и воду. Отец был безвольным, и со временем в характере Фернандо появилась жестокость затравленного человека. Этот дом, где гнались за показной роскошью, а в кармане не было ни гроша, представлял сущий ад. Даже не будь претензий матери, заработок отца едва бы растянули от получки до получки — так он был невелик.