Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

Тринидад встал на колени перед алтарем и бормотал молитвы; Ритика, обессиленная, присела на табурет.

— А теперь, Ритика, ты должна раздеться, — сказал Тринидад.

— Я?

— Не хочешь?

— Когда мама вернется.

— А Габриэль пока умрет.

— Нет, нет.

Ритика быстро сбросила одежду и, обнаженная, подошла к Тринидаду, который внимательно ее оглядел.

— Теперь иди сюда, встань перед Чанго и повторяй: «Чанго, бог огня…»

— Чанго бог огня…

— …хозяин искры…

— …хозяин искры…

— … от тебя одного жду добра…

— … от тебя одного жду добра…

— …открой путь твоей дочери…

— …открой путь твоей дочери…

— …огради меня от пороха и крови…

Тринидад механически бубнил заклинания и очень внимательно разглядывал тело девушки.

У дверей дома Сарриа Даскаль с силой давил на звонок, и наконец швейцар открыл. Даскаль беспокойно ходил по вестибюлю, пока служанка по телефону звонила наверх. Карлос распорядился, чтобы его пропустили.

В комнате Карлоса Сарриа Сантоса было множество полок с книгами, изображения острова Кубы на четырех старинных картах в потускневших золоченых рамах, письменный стол с великолепной бронзовой лампой и кровать в деревянном алькове, по обе стороны которого стояли шкафы.

Карлос сидел в кресле и читал стихи.

— Ты уже слышал? — спросил Даскаль.

— Конечно, обычное дело.

— Не знаю только, как это было. Я звонил Маркосу, чтобы он все узнал.

— Как Мария дель Кармен?

— Бедняжка, очень худо. Ее это сразило.

Даскаль сел на постель и закурил сигарету; взяв со стола пепельницу, он пристроил ее на подушке.

— Эта страна никогда не утихомирится, — сказал Карлос. — Одна революция за другой.

— Правда.

— Папа на днях сказал, что, если на Кубе так будет и дальше, лет через десять все пойдет прахом.

— Ну, тебе-то известно, что эти жалобы немного стоят.

— Папа как раз из тех, кто не болтает, а занимается делом — работает и создает.

— Вкладывают капиталы и при этом жалуются — вечно одно и то же.

— Да нет, старик как раз говорит, что Прио хоть и избегает демагогии, в глубине души знает, что его-то дело прочное.

— Вот и остается одно — агитировать. Агитировать, делать политику, а в результате — драчка группировок, треск петард и каждый божий день покушения, и все из-за того, что кому-то из участников революции тридцать третьего года отказали в синекуре.

— Пожалуй, и Седрон пострадал из-за этого. Как ты думаешь? — сказал Карлос.

— Пожалуй. А может, и месть… да мало ли что.

— Почему ты не позвонишь, не узнаешь?

— Где у тебя телефон?

Выйдя в коридор, Даскаль позвонил в несколько мест, быстро поговорил и вернулся в комнату.

— Маркос разговаривал с одним своим приятелем, и тот сказал, что на Седрона покушались потому, что он предал революцию тридцать третьего года.

— Тридцать третьего года? Кто еще о ней помнит?

— А другой его приятель сказал, что это просто роковая ошибка, покушались вовсе не на Седрона. Вот теперь и решай, что же на самом деле было.

— Не знаю, но мне кажется, последняя версия ближе к истине.

— Обнаружить только теперь, что Седрон предатель, довольно глупо.

— Пожалуй, он сказал это из похвальбы, чтобы показаться сведущим.

— Может быть. Там много горячих голов. В университете чуть что — сразу за оружие.

— Наверняка это была ошибка.

— Но черт возьми, что же делать в этой сумятице?!

— Ничего, — сказал Карлос. — Самое разумное — быть в стороне и наблюдать.

— Нет, все-таки что-то делать надо! Не стоять же всю жизнь в стороне, скрестив на груди руки?

— Этот всеобщий беспорядок имеет свою систему. Все, в конце концов, приходит к тому, с чего началось.

— Будь это так, мы бы до сих пор не вышли из пещер, — сказал Даскаль.

— Допустим, но что ты-то можешь сделать?

— Не знаю, и это меня больше всего злит.

Мария дель Кармен разговаривала с хирургом, и тот сказал ей, что ухудшения у отца нет и что есть все основания надеяться на выздоровление. Она позвонила матери, но та, еще отупевшая от снотворного, едва могла говорить. «Молись, дочь моя, молись как следует», — был ее совет, после чего она опять заснула.

В десять часов сестра выпроводила всех посетителей. Около полуночи больница погрузилась во мрак; лишь слабо светились ночники в коридорах, да иногда тихо проходила сиделка. Мария дель Кармен вошла в палату к отцу — он тяжело дышал под кислородной маской. Не раздеваясь, она легла на узкую койку ночной сиделки.