Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

Она опустилась в кресло, охваченная горьким безразличием ко всему: к солдатам, обыску, угрозам.

— Мой сын!.. Мой сын!..

Солдат продолжал светить фонарем ей прямо в лицо. Гильермо зажег свечу и повел их внутрь дома. Когда открыли шкаф, один из них, взяв пистолет, сказал:

— Вам придется пойти с нами.

Когда они выходили, женщина с криком обняла мужа. Он осторожно освободился.

— Ну, успокойся, старушка… Я скоро вернусь, и Карлос тоже…

Она продолжала кричать, стоя в дверях. С улицы вошли две женщины.

— Что вам надо? — спросил их один из солдат.

— Ее сына нет дома, а вы уводите мужа. Она не может остаться одна.

Поначалу Гильермо Эспиноса удивился их осведомленности. Может быть, они знают, что с сыном? Спросить? Но тут он вспомнил о тонких стенах в домах Сантьяго и все понял. Его повели к машине, стоявшей неподалеку. Наручников на него не надели. Машина помчалась по темным и пустынным улицам.

Карлос Эспиноса лежал на полу окровавленный, недвижимый, его грудь вздымалась еле заметно. Солдаты и капрал вынули пистолеты и по нескольку раз выстрелили в умирающего.

Юноша перестал дышать.

Монкада. Единственное освещенное место в ночном Сантьяго. Солдаты, каски, винтовки. Его привезли в СИМ. Встретил старика все тот же капитан.

— Итак, в вашем доме нашли пистолет. Да еще заряженный…

— Вы должны знать, где мой сын, капитан. Раз был сделан обыск, значит, его задержали…

Продолжая держать пистолет, капитан смотрел ему в глаза.

— Ваш сын, — сказал он презрительно. — Вам ли говорить о сыне, если вы не смогли быть хорошим отцом? Вы не воспитали его честным, трудолюбивым человеком. Ваш сын!

Кровь прилила к голове Гильермо.

— Я хотел, чтобы он был порядочным человеком… я…

Капитан не дал ему договорить:

— За хранение оружия вас следовало бы посадить. Но я вас освобождаю. Вы уже достаточно наказаны…

— Сын?!

«Достаточно наказаны». Он вдруг все понял с болезненной ясностью и, выпрямившись, ударил офицера в лицо.

— Убийцы! Вы убили моего сына! Палачи! Вы хуже бандитов Мачадо, но вы мне заплатите! Я буду бросать бомбы! Убивать солдат! Кровь за кровь!

Прямо перед глазами старик увидел пистолет сына. Понял, что сейчас раздастся выстрел. Какую непоправимую глупость он сделал!..

Он не слышал ни одного из четырех выстрелов.

— Уберите его, — приказал капитан солдатам, кидая пистолет на стол. — И вытрите кровь…

Сумерки таяли под серо-синим покровом неба. Город казался погруженным в глубокий обморок.

Далеко на востоке вставало солнце.

Воздух наполнялся запахом земли и пробуждающейся жизни.

Мать Карлоса Эспиносы лишь на рассвете уснула к качалке под присмотром бодрствовавших соседок. Ей приснился сон, который показался ей чудесным.

Она видела сына. С сияющим радостью лицом, полный жизни, он стоял на высокой горе. Люди почтительно окружали его. Мужчины и женщины смотрели на Карлоса с тем молчаливым уважением, которое вызывает герой, одержавший победу.

Ее сын жив. Сны никогда не обманывали ее. Муж тоже скоро вернется. Она уверена в этом.

Глухой видел, как Ракель поднималась по лестнице собора. Он не протянул руки и только смотрел на нее, жуя губами.

Она вошла в храм. Роландо сидел на скамье слева от входа. В большом нефе несколько женщин молились, стоя на коленях. Она села рядом с Роландо и вопросительно посмотрела на него.

— Да, — сказал он, — сегодня вечером уходим. Винтовку я пока дал отцу Гонсалесу на хранение.

Помолчав, он тихо коснулся ее плеча.

— Помнишь человека, которого я привел к тебе вчера?

— Негра? Помню…

— Он герой. Ему можно полностью доверять. Я просил отца Гонсалеса всем рассказать об этом. Я ночевал у Хакобо, в пекарне. Он привез меня сюда, спрятав винтовку в мешок с хлебом.

Зазвонили колокола собора. Семь часов утра. Нищий спустился вниз по лестнице.

Толстяк газетчик поднял металлические шторы. Немесио подождал, пока он бросил газеты в помещение. Потом вошел и протянул руку. Раскрыл газету, нашел нужную страницу:

«Скончались: Гильермо Эспиноса, 49 лет, Бертильон 166; Карлос Эспиноса, 18 лет, Бертильон 166; Вальдино Медрано, Бертильон 166; Неизвестный негритянской расы, приблизительно 45 лет, Бертильон 166; Эмилия Инфанте, Бертильон 166; Энрике Фернандес, Бертильон 166; Хоакин Хименес, Бертильон 166; Хуан Перес, Бертильон 166; Антонио Камачо, 22 года, Бертильон 166; Ноэлия Апарисио, 10 месяцев…»

Глухой отдал газету толстяку и вернулся на свое место у лестницы. По улицам шли люди с выражением все той же тревоги и той же горечи на лицах.