Станислав Рудольф - Дальтоник

Ивана погладила ребенка по голове и взбила за его спиной подушку.

— Нет, Златко. Честное слово, и тебе тоже не следует ломать над этим голову! Оставь, не мучайся!

Он трудно дышал и, откинувшись назад на подушку, сунул листки обратно за кровать. Ивана подхватила один и спросила, можно ли взять с собой. Златко согласился, и она, сложив его вдвое, спрятала в свою сумку. Обнаружив позабытую шоколадку с орехами, протянула мальчику и сказала:

— Вот видишь, чуть не забыла. Хочешь?

Он поблагодарил и ответил, что хочет спать.

— Ну ладно, тогда я пойду! — Ивана поднялась со стула, наклонилась и поцеловала его в горящий лоб. — До свидания, Златко, поправляйся! — И медленно пошла к дверям.

Златко глядел ей вслед и, когда Ивана уже взялась за ручку двери, вдруг сказал:

— А ты ведь не очень сильно хромаешь!

От предложенного кофе Власта Пудилова отказалась. Она приехала в Тынец отнюдь не с визитом вежливости, а для того, чтобы весьма серьезно переговорить с Миладой и ее матерью о Миладиной беременности. Пудиловой предложили кресло в комнате, где стояла мебель по меньшей мере тридцатилетней давности. На серванте поблескивали несколько хрустальных вещиц. В маленьких рамках разместились семейные фотографии. Покрывало на диване под окном, хоть и чистое, скорее походило на поблекшую карту мира.

Милада и ее мать расположились напротив. Уже когда Милада прибежала, чтобы открыть калитку, Пудилова, внимательно оглядев девушку, с удовлетворением отметила про себя, что по ее фигуре пока еще ничего нельзя определить. Милада была, пожалуй, несколько бледнее, чем в последний раз, когда ее видела Пудилова.

Власта окинула Миладу презрительным взглядом — что-что, а это ей удавалось в совершенстве. Она, Пудилова, выступать здесь в роли просительницы не намерена, наоборот, требования ее будут вполне определенны. Даже муж не мог предположить, куда она отправилась! Еще заведет никому не нужный разговор, более того, поднимет перебранку из-за машины! Станя тоже ничего не знает, он сидит, закрывшись в своей комнате, и делает вид, будто занимается. С того дня, как Станя вернулся из Праги, мать с ним ни разу не заговорила. Тогда в машине она обдумывала план его спасения: что надо предпринять, чтобы помочь ему выйти из этой сложной ситуации и вернуть былое спокойствие, так необходимое сейчас, на последнем курсе. Но в таком случае сын обязан беспрекословно подчиниться ей, своей матери, а не девчонке, которая встречается с ним исключительно из корыстных побуждений. Станя, конечно, будет возражать, но она, мать, сделает все для его благополучия. Свой план Власта Пудилова начала приводить в исполнение, не мешкая ни минуты. Она теперь все больше молчала, делая вид, что сын перестал для нее существовать, и демонстрировала это множеством мелких уколов его самолюбию. К ужину накрывала стол лишь для себя и мужа, в корзине с грязным бельем прибавлялось белье Стани, сын, с детства привыкший прямо-таки к хирургической чистоте в доме, доставал из ящика последние трусы, майки, рубахи и носки и, сменив, кидал ношеное в грязное. В воскресенье вечером Власта сделала вид, что забыла дать ему обычные карманные деньги. В его комнате она не убирала, не вытирала пыль. Отец вскоре заметил ее манипуляции и спросил, что должен означать весь этот идиотизм. Власта огрызнулась, закричала, чтоб не совал нос не в свое дело. Пудил положил в карман сыну две сотни. На десятый день она услыхала, что сын в ванной комнате включил стиральную машину. Воспользовавшись моментом, когда Станя на минутку вышел, Власта спрятала стиральный порошок и мыло. Станя пошел и купил в магазине какую-то негодную дрянь. Но когда Власта заперла кладовку с продуктами и стала уносить ключи с собой, Станя, дождавшись ее, спросил:

— Зачем ты это делаешь, мама?

— Что? — сделала Власта вид, будто не понимает.

— Все наперекор…

Власта поняла, что уже наступил момент, когда первая линия обороны может пасть. Теперь у нее была стопроцентная уверенность в успехе.

— Не понимаю, о чем ты…

— Разве ты не видишь, что я не могу так жить?

— А тебя здесь никто не держит… — Она поняла, что рубаху он гладил сам, на воротничке было несколько темных морщинок. Раньше это, вероятно, тронуло бы ее, сейчас же физиономия была холодна, как лед на вершине айсберга.

— Но ты мне нужна, мама, и тебе это известно!

— Нет, Станя, — только теперь она назвала его по имени. — С тебя хватит и Милады. Все, что я говорю, тебе не по вкусу.