Семен Журахович - Кто твой друг

И сейчас она вспыхнула румянцем, когда Цымбал поздоровался с ней за руку и пригласил сесть.

— Некогда мне разъезжать, — глядя куда-то в сторону, деревянным голосом произнесла молодая женщина, когда Цымбал заговорил о совещании. — Скажите лучше, как у нас с минеральными удобрениями будет.

Цымбал ответил насчет минеральных удобрений и снова вернулся к поездке.

— Совещание продлится только два дня. Не так уж много времени…

Настя помолчала, потом нехотя заговорила:

— Дома муж, ребенок… Что мне разъезжать? А скажите, Терентий Борисович, гексахлоран привезут в срок? Или как прошлым летом?..

Усмехаясь про себя, Цымбал рассказал и о гексахлоране, посмотрел внимательно на Настю и от души посетовал:

— Жаль, что вы не хотите ехать. Совещание важное. А этот год у нас знаете какой?..

Настя наморщила лоб, должно быть придумывая, какими бы еще вопросами отвести неприятный разговор, но ничего не придумала.

— Ну что ж, — вздохнул Цымбал, — поедут другие.

— А кто едет? — живо спросила Настя.

— Думали послать вас, Чепурную, еще двух-трех.

Настя прикрыла глаза длинными ресницами; на лице застыло безразличное выражение.

— Не поеду.

— Может, муж не пускает?

Женщина подняла голову; в ее серых задорных глазах и смех, и уверенность в себе.

— Что вы! Он у меня не такой…

Цымбал знает Настиного мужа, бригадира колхозных строителей Степана Гаврилюка. Это верно, он не такой…

С насмешливой ноткой в голосе Настя продолжала:

— И без меня обойдутся. Вот Ганне непременно надо ехать. Что передовая, это само собой. А может, и жениха где-нибудь подцепит. Пора.

Настины глаза блеснули и снова уставились в стол. Полные губы дрогнули, но она крепко сжала их, пряча недобрую усмешку.

Цымбал через стол наклонился к ней и осторожно спросил:

— Настасья Васильевна, скажите откровенно: почему вы не хотите ехать? Или это секрет?..

Настя на миг растерялась, но тут же замкнулась.

— Какой же секрет? Некогда мне…

Она подняла глаза, встретила взгляд Цымбала, который, казалось, читал ее мысли, и торопливо, чтоб не успел прочитать все, проговорила:

— Не поеду я с Ганной, как хотите.

Напрасно бился Цымбал. Поссорились? Нет. Что-нибудь не поделили? Нет. Что же случилось? А ничего. Только «не поеду», и все тут.

Цымбал устало поднялся со стула. Ну что ж… И тогда Настя вдруг заговорила. Теплый жакет расстегнулся на ее высокой груди, платок сполз на плечи. В глазах уже не задорные огоньки, а подозрительная влага. Скажет несколько слов — и прикусит полную губу, скажет — и умолкнет.

— …Нацепила свои медали и на людей не смотрит. И чего, спрашивается, нос дерет? У меня, если захочу, пять таких медалей будет… И всюду ее вперед выставляют. И туда Ганна, и сюда Ганна. И чтоб это я как бедная родственница при ней? Не поеду!

Цымбал слушает. Ему кажется, что Настя чего-то недоговаривает. Но он молчит. Обронишь неосторожное слово — и все пропало.

Настя опускает глаза, еще сильнее краснеет и говорит не с паузами, как раньше, а быстро-быстро:

— И пускай не стреляет глазами во все стороны. Замуж пора… Сижу я в библиотеке. Вижу, пришла. Мнется, мнется, потом потихоньку Оле: «Дай, — говорит, — про любовь». Слышите? Начитается, а потом и на моего Степана удочку закидывать начнет. Уже и люди приметили, куда она целит… Коли ты передовая, читай агротехнику, газеты читай. Нечего про любовь, чтоб потом стрелять во все стороны!

Терентий Борисович крепче сжал губы. Упаси бог улыбнуться.

— Зачем вы себе лишние тревоги придумываете? Ваш Степан Климович — серьезный человек.

Настя поднимает голову и с гордой уверенностью говорит:

— Мой Степан очень серьезный. — Счастливая улыбка вдруг освещает ее лицо. — Только я вам скажу… — Она на миг запнулась, сердито дернула кисти платка. — Если глазками постреливать начнут, то и серьезный может коленце выкинуть.

Настя ушла.

А Цымбал пожал плечами, поскреб мохнатую бровь и пробормотал:

— Вот тебе, председатель, еще одна графа вне плана.

Он понимал: все спуталось у Насти в один несуразный клубок. И какая-то доля правды про Ганну, которая, как видно, задрала-таки нос, и оскорбленное самолюбие, не позволяющее ей играть роль бедной родственницы, и слепая ревность, подогретая, должно быть, чьей-то глупой сплетней. Попробуй разберись!..

Встретив на следующий день Ганну Чепурную, Цымбал посмотрел на нее иными глазами. «Так вот что о тебе говорят, Ганна!.. Однако наговорить могут всякого. Ты-то сам что думаешь о ней?»