Семен Журахович - Кто твой друг

Две недели назад секретарь парторганизации уехал на курсы. Заместителем его остался колхозный бухгалтер, и он немало гордился этим. Теперь, о чем бы ни зашла речь, Григорий Иванович веско вставлял свое слово.

— Ладно, — охотно согласился Цымбал. — Составляйте список. А то у меня с этим планом еще возни хватит.

У Цымбала мелькнула мысль, что Сытник не случайно позвонил именно тогда, когда его не было в конторе колхоза. Только позавчера между ними произошел короткий, но довольно острый разговор. Речь шла о кукурузе, о приближающемся севе, и Цымбал спросил: «Снова будете подгонять? Как прошлой весной?» А прошлой весной дело было так. Загорелся спор: когда выходить в поле, когда сеять? Кому, как не агроному Цымбалу, лучше всего это знать? Но из района стали подсказывать, нет, приказывать: сейте немедленно. Закругляйте сводку на двадцатое число…

Много дыма, много шума. Должно быть, на каком-нибудь областном совещании Сытник уже успел бросить пышное словцо: засеем первыми в области…

Старая история. Нехитрая Сытникова «линия» представала перед Цымбалом во всей своей неприглядной наготе.

— Нет, мы сейчас сеять не будем, рано, — настаивал Цымбал. — Вы на наших полях были? Температуру почвы измеряли?..

Сытник криво улыбался.

— Смелый вы человек. Против ранних сроков выступаете.

— Не против ранних сроков, а против казенщины, — горячился Цымбал. — Против шаблона — вот что! Имеем мы право на какую-то инициативу, на свои соображения?

— Хороша инициатива! А решение райсовета?..

Цымбал молча посмотрел ему в глаза. Потом с горечью произнес:

— Кажинный раз на эфтом самом месте…

На этом разговор прервался, но не закончился. Цымбал решил воевать. Хватит! Но он знал: воевать будет нелегко. Знал, что за страшная сила демагогия.

Глубокая обида сжимала его сердце. Десять лет, десять лет он, агроном Цымбал, долбил канцелярские твердыни, и вот с легкой руки Сытника он еще и в консерваторы попадет!

Спокойнее было бы махнуть на все рукой. Но для того ли он ехал в колхоз?

…И вот опять близится весна. Снова планы, сроки сева… И тот же Сытник, тот же спор.

В дверь постучали. Цымбал с трудом оторвался от своих мыслей. Снова вошел Григорий Иванович, на этот раз в сопровождении румяной девушки в новом темно-синем пальто.

— Мы о дивчине, а она тут как тут, легка на помине, — радуясь нехитрой рифме, сказал бухгалтер.

Ганна Чепурная подошла поближе к столу и, смело глядя на Цымбала, заговорила тоном человека, привыкшего к общему вниманию:

— Я, Терентий Борисович, прямо скажу: если как в прошлом году, то совсем не поеду.

— А что было в прошлом году? — спросил Цымбал. — Да вы садитесь, Ганна Михайловна.

Ганна присела на краешек стула, откинув полу нового пальто.

— Нехорошо вышло тогда… Та захворала. Другая отказалась. Выходит, еду я одна. А потом проходу мне не дают: что, Ганна у нас — одна на всю артель? Штатная знатная, что ли? — Лицо Ганны залила густая краска. Она решительно закончила: — На что мне это? Не поеду, и все! Наездилась!

— Э, нет, Ганна Михайловна, — мягко возразил Цымбал. — Что нам люди скажут, если мы лучшую звеньевую не пошлем в область?

— Пускай так, — быстро согласилась Ганна и отвела глаза. Видно, ехать ей все-таки хотелось. — Но чтоб не одна. И выступать не буду… Каждый год меня Сытник на трибуну тащит.

— Ладно, ладно… — Цымбал подумал немного и спросил: — А кто же в прошлом году отказался ехать?

Ганна молчала.

Григорий Иванович, потирая лоб, стал припоминать:

— Настя как будто… Гаврилючка.

— Настя Гаврилюк? — удивленно переспросил Цымбал, и перед глазами его возникла разбитная, веселая молодица. — Что ж это она?

— Вот не припомню, — пробормотал Григорий Иванович.

Стрельнув глазами из-под яркого платка, Ганна сердито проговорила:

— Такой языкастой, как Настя, у нас в колхозе больше нет.

Цымбал улыбнулся:

— Невелика беда. Зато бураки у нее отменные.

После обеда несколько растерянный бухгалтер сообщил Цымбалу, что Настя Гаврилюк и на этот раз отказалась ехать.

— Человеку почет, а она нос воротит, — возмущался старик, но ничего толком объяснить не мог.

— Попросите ее зайти ко мне.

Уже смеркалось, когда в кабинет председателя вошла широкоплечая, статная женщина, блеснула серыми насмешливыми глазами и сразу же пригасила ресницами чересчур любопытный взгляд.

— Вызывали, Терентий Борисович?

Настя Гаврилюк не терялась в любой компании, но в присутствии Цымбала все-таки немного робела.