Филип Рот - Призрак писателя

— Ты была изумительна, — сказал я ей после спектакля.

— Да? Тебе понравилось мое маленькое соло? Вообще-то, это не совсем соло, всего пятнадцать секунд. Но, по-моему, оно совершенно очаровательное.

— Оно великолепно! — сказал я. — И мне показалось, что оно длиннее пятнадцати секунд.

Через год наша артистическая и любовная связь оборвалась, когда я признался, что наша общая подруга была не первой, которую я повалил на пол, пока Бетси вкладывала всю душу в танец, а мне нечем было занять вечера и некому было меня остановить. Я признался, что уже некоторое время такое себе позволяю, а она не заслуживает такого отношения. Голая правда, разумеется, привела к куда более плачевным результатам, чем если бы я признался, что соблазнил лишь одну коварную соблазнительницу и этим бы ограничился; о других меня никто не спрашивал. Но увлеченный размышлениями о том, что раз уж я подлый изменник, буду хотя бы правдивым подлым изменником, я был более жесток, чем нужно и чем намеревался. В приступе вины и отчаяния я сбежал из Нью-Йорка в Квосей, где наконец сумел отпустить себе грех похоти и простить себе предательство, пока наблюдал, как щиток снегоочистителя разгребает дороги колонии для моих одиноких прогулок, прогулок, во время которых я в восторге, не стесняясь, обнимал деревья, вставал на колени и целовал сверкающий снег — настолько переполняли меня благодарность, ощущение свободы и обновления.

Из всего этого я рассказал Лоноффам только милую часть о том, как мы познакомились, добавив, что сейчас, увы, мы с моей девушкой временно расстались. Но я описывал ее с такой нежностью, что не только беспокоился, не переложил ли я сахару для этой старой четы, но и задумался о том, каким идиотом я был, предав ее любовь. Описывая ее удивительные достоинства, я почти погрузился в скорбь, будто несчастная балерина не выла от боли, требуя, чтобы я убирался вон и никогда не возвращался, а умерла у меня на руках в день нашей свадьбы.

Хоуп Лонофф сказала:

— Я знала, что она балерина — прочла о ней в «Сэтеди ревью».

В «Сэтеди ревью» напечатали статью о молодых неизвестных американских писателях, с фото и небольшими заметками — «Дюжина тех, на кого стоит обратить внимание», а отбирали кандидатуры редакторы основных литературных журналов. На фото я играл с Нижинским, нашим котом. Интервьюеру я признался, что моя «подруга» танцует в «Нью-Йорк Сити балет», а когда меня попросили перечислить трех ныне живущих писателей, которых я ценю больше всего, первым я назвал Э. И. Лоноффа.

Теперь меня встревожила мысль, что именно тогда Лонофф обо мне и узнал, — однако, надо признаться, отвечая на идиотские вопросы интервьюера, я надеялся, что, ответив так, обращу его внимание на свои рассказы. В то утро, когда журнал появился в киосках, я прочитал отрывок о «Н. Цукермане» раз пятьдесят. Я пытался просидеть назначенные себе шесть часов за пишущей машинкой, но у меня не вышло — каждые пять минут я хватал журнал и рассматривал фотографию. Не знаю, что мне должно было там открыться, быть может, будущее, названия моих первых десяти книг, но я помню, как подумал: эта фотография серьезного и вдохновенного молодого писателя, так ласково играющего с котенком, живущего в квартире на пятом этаже без лифта с юной балериной, могла бы пробудить во многих обворожительных женщинах желание занять ее место.

— Я бы никогда не согласился на интервью, — сказал я, — если бы понимал, как все обернется. Интервью длилось час, а из всего мной сказанного они выбрали какую-то чепуху.

— Не извиняйтесь, — сказал Лонофф.

— Правда, не стоит, — улыбнулась мне его жена. — Что плохого в том, что в газете напечатали ваше фото?

— Я не про фото, хотя и про него тоже. Я и подумать не мог, что они возьмут то, с котом. Я думал, они выберут то, где я за пишущей машинкой.

Нужно было догадаться, что не могут же они всех показывать за пишущей машинкой. Девушка, которая приходила меня снимать… — и которую я безуспешно пытался завалить на пол, — …сказала, что просто снимет кота для нас с Бетси.

— Не извиняйтесь, — повторил Лонофф, — если не уверены, что в следующий раз так не поступите. В ином случае — сделал и забыл. Не надо усложнять.

Хоуп сказала:

— Он имел в виду, что он вас понимает, Натан. Он относится к вам с большим уважением. К нам в дом приходят только те, кого Мэнни уважает. Он терпеть не может людей бессодержательных.

— Достаточно, — сказал Лонофф.

— Я просто не хочу, чтобы Натан решил, будто ты чувствуешь свое превосходство — это же не так.