Мор Йокаи - Призрак в Лубло

Венские господа приехали купить гурт скота у дебреценских хозяев. Один из них конюший какого-то моравского графа – граф собрался там, у себя, разводить наш альфёлдский скот. А другой приезжий – художник, немец. Он меня зарисовал к себе в альбом, а потом и пастуха.

– Так и пастух был здесь?

– Ну, конечно, был; его послали проводить господ через хортобадьскую степь к замскому стойбищу.

– Странно только, что пастух ушёл отсюда часом позже, чем те господа, которых ему велели сопровождать.

– Да ну тебя! Ты допрашиваешь не хуже урядника. Ведь

Ферко приходил проститься со мной: он уезжает из наших краёв, и мы больше никогда не увидимся с ним.

В подтверждение того, что она говорила правду, две блестящие слезинки навернулись у неё на глаза, как она ни старалась их скрыть. Табунщик не рассердился на неё за эти слёзы, ведь они были искренними, и, чтобы дать ей возможность вытереть глаза, отвернулся. Он взял в зубы трубку с коротким чубуком, как бы давая понять девушке, что сегодня отнюдь не намерен целоваться.

– Куда же это собрался пастух?

– Его нанимают в Моравию старшим гуртовщиком к тому стаду, которое сегодня отберут в замской степи. Там ему положено шестьсот форинтов годовых жалованья, довольствие и каменный дом. Да и уважать его будут, так как за венгерским гуртом может ухаживать только венгерский гуртовщик. В Моравии он настоящим барином заживёт.

– А ты не поедешь туда с Ферко? Не хочешь стать женой гуртовщика?

– Злой ты человек, знаешь ведь, что не поеду. Я, может, и поехала бы, если б не была привязана к этому степному хутору и к тебе. Ведь лишь тебя я люблю по-настоящему, и ты знаешь это! Я твоя раба.

– Ну, это ты только так говоришь, а сама отлично знаешь, что кого приворожила своими глазами, тот всё равно вернётся к тебе, хоть бы он уехал за тридевять земель. Ты, верно, поишь его зельем, которое заставляет думать о тебе. Ты зашила в его рукав прядь своих волос и притянешь его к себе, будь он даже на краю света. То же ты сделала и со мной. С тех пор как ты обожгла меня взглядом, я сам не свой.

– А разве я мало страдала по тебе? Разве заботилась я о том, что со мною будет? Разве не гадала на тебя в ночь под рождество? Разве не носила твоего шёлкового платка, хоть ты и не говорил ничего о свадьбе? Разве я не ревновала, когда ты танцевал с другой девушкой на праздничной ярмарке в Уйвароше или когда увивался вокруг разодетых молодок?

– Эх, вот если бы ты не прикалывала к его шляпе жёлтую розу!

– На, вот тебе другая такая же! Давай шляпу, и на ней тотчас будет роза.

– Нет! Мне нужна именно та роза, которую ты дала пастуху. И я не успокоюсь, покуда она не будет у меня.

Клари, умоляюще сложив руки, начала увещевать парня:

– Шандор! Голубчик мой! Не говори так! Я не хочу, чтобы вы поссорились из-за меня. Из-за какой-то жёлтой розы…

– Хочешь не хочешь, а этого не миновать. Если мы ещё раз встретимся, один из нас жив не будет.

– Так ты для этого заставил меня говорить правду? Ты ведь обещал не сердиться на меня.

– На тебя я не сержусь! Девушки – народ забывчивый, а вот мужчине забывать не положено.

– Видит бог, я тебя никогда не забывала.

– Как в песне поётся: «Каждый раз, кого б ни обнимала, о тебе, друг милый, вспоминала». Ну да ладно, а то будешь говорить, что у меня характер тяжёлый. Я к тебе не ссориться пришёл, а только напомнить тебе, что я ещё жив.

Хотя ты бы только обрадовалась, если б я умер.

– Шандор! Ты хочешь, чтоб я отравилась спичками?

– Спичками? Вы, девушки, ничего умнее не можете придумать. Как попали в беду, так бегом к еврею за спичками. Высыпете в кофе три коробки – и крышка. А не лучше было бы сторонкой беду-то обойти?

– Не говори так. Когда я впервые встретилась с тобой, мы играли в игру «Я упала в колодец». И когда меня спросили, кто меня должен вытащить, я назвала твоё имя.

Ведь тогда ты вытащил меня?

– Если б я знал, что не для себя тебя вытаскиваю… Эх!

Давно это было! Тогда ещё не знали песни про мельницу в

Дорожме…

– Ты привёз новую песню? – обрадовалась девушка и поближе подсела к парню. – Спой-ка, я тоже хочу её выучить.

Если парня можно уговорить спеть новую песню –

значит, дело пошло на лад.

Шандор Дечи прислонился спиной к стене и, положив одну руку на шляпу, а другую на стол, затянул заунывную песню, мотив которой вполне соответствовал её словам: Не веет ветер, мельница в Дорожме остановилась.

Где ты, милая моя голубка, что с тобой случилось?