Мор Йокаи - Призрак в Лубло

— На хуторе Мароти он, может, способен. Туда этот «барчук» готов повести цыган...

— Так кто же пришел, а? – спросил опять отец.

— Твой сыночек!

Старик удивился.

— Андриш? Мой Андриш? – И лицо его засияло. – Вот это да! Сынок, что же это такое?

Тихо улыбаясь, Андриш неуклюже, как молодой медведь, вошел в комнату. На нем не было уже солдатской формы, потому что мать сберегла одежду, в которой он щеголял до армии. Где-то он раздобыл себе дорожную фуражку, и она, лихо заломленная набекрень, красовалась у него на макушке.

— Ну, мамаша, какая ваша любимая песня? – обратился он к матери. – Дайте я вам сыграю ее.

Цыганам пришлось войти в дом. Они с трудом поместились в небольшой комнате. Стали кругом – первая скрипка, контрабас, виолончель и кларнет.

— Видите ли, – проговорил Андриш пьяным голосом, расцвечивая свою речь дебреценским говорком, – у меня такое настроение, мамаша, что даже собака моя и та готова лечь у ваших ног и вам служить...

Мать еле заметно улыбнулась. На лице жены поденщика сияла радость. Все-таки жизнь становится легче, если сын тешится и веселится. Будет из него человек, пусть даже и не хозяин! Бедняк ведь все равно не копит деньгу, не думает о завтрашнем дне, не в пример богачам, которые готовы дважды есть одну и ту же пищу. Все будущее бедняка в его руках и трудолюбии. Пусть же радуется сынок, ведь он и без того немало хлебнул горя. . Таким скорее полюбят его и зажиточные, а на них вся надежда. Пусть себе веселится, – он не тратит ни отцовского, ни материнского.

— Мамаша, хочу мириться! – сказал Андриш и принялся обнимать мать, – Хочу мириться со своей судьбой, а это не делается без вина. .

Затем бросился к первой скрипке.

— Лади! Давай-ка, дорогой Лацика, сыграй мне такую песню, о которой ты никогда еще не слышал. Деньги мои, и, значит, я приказываю!.. Играй, да не какую-нибудь, а русскую песню, – сказал он немного погодя и начал насвистывать мотив.

Цыган-скрипач тихо подыгрывал, подбирая мелодию, и протяжная, грустная песня поплыла по комнатушке, неся с собой чужие вкусы, чужие чувства, чужие ароматы!

Для домочадцев и цыган она была странной и необычной, но Андриша песня брала за сердце, и здоровенный парень вдруг ни с того ни с сего рухнул на стол и зарыдал в голос.

Все растроганно смотрели на Андриша. Жужика подошла к брату и принялась гладить его по голове.

— Эту песню даже сынок мой напевал, – проговорил

Андриш и вновь разразился еще более горькими рыданиями.

— Не печалься, Андришка, – сказал ему цыган, – я вот поговорю с господином главным нотариусом, и мы привезем тебе жену вместе с сыном.

Андриш завопил:

— Ее не надо... Жены не надо, только сына.

Наступила мучительная тишина.

— Ты не любил ее? – спросила Жужика.

Андриш промолчал.

— Любил, – буркнул он погодя, – очень даже любил, да и теперь люблю. Но она жила и думала не по-венгерски, –

только скопидомничала. Жизнь с ней была мне настоящим адом... Матушка, она не понимала меня.

— Она была русской, сынок

— Не русской. Она была моей женой! Ей следовало то же чувствовать, что я чувствую! Думать так, как я думаю!..

Как вы, мамаша. . Но коли я говорил «белое», она говорила «черное». . Руки на себя готова была наложить, если я возражал.

— Ну и пусть ее!

Андриш замолчал.

— Потому я вернулся, матушка моя дорогая, что должен был бежать от жены. А не то с ума сошел бы...

— Что поделаешь, сынок, сердце, оно-то и вернуло тебя к родителям!

— Сердце вернуло, мама, но нужно было спасаться от жены. Мамаша, до самой смерти все буду оплакивать ее. .

Играй, играй. . Да не то! Не венгерскую! А ту, русскую, которую я насвистывал. . ту... которую даже мой сын знает... Он снова закрыл лицо руками и принялся плакать.

Тем временем отрылась дверь и в комнату вошел

Йошка.

Он начал было извиняться, но тут же с удивлением уставился на цыган, на плачущего Андриша, на курящего трубку Пала Хитвеша и на неподвижные, с ужасом устремленные на него глаза Жужики.

Появление Йошки всех смутило. Мать оторопела и отвернулась, отец опустил голову, Жужика словно застыла.

Только Андриш по-прежнему распевал русскую песню.

Йошка почувствовал, какова атмосфера в доме, и заговорил извиняющимся тоном:

— На рассвете ко мне заглянул господин Йона, пришлось пойти с ним на хутор... только вот сейчас вернулся.

С этими словами он подсел к Жужике, на ее же стул, как обычно.

В комнате воцарилась леденящая тишина. Даже Андриш и тот умолк; он совсем загоревал.