Кнут Гамсун - Плоды земли

– Правда, на мне красивое платье, с вырезом у шеи на спине? И серебряная цепочка, видишь? Она стоила очень дорого, мне подарил ее один из конторщиков, у которых я служила. Но потом я ее потеряла. Не то что потеряла, а мне понадобились деньги на дорогу домой.

Элесеус спросил:

– Можно мне взять эту карточку?

– Взять? А что ты мне дашь за нее?

Элесеус отлично знал, что на это ответить, но не посмел.

– Я тоже снимусь, как приеду в город, и пришлю тебе свою, – сказал он.

Она спрятала карточку и сказала:

– Нет, у меня только одна эта и осталась.

Черный мрак заволок его юное сердце, и он протянул руку за карточкой.

– Так дай мне за нее что-нибудь сейчас! – смеясь сказала она. Он обнял ее и крепко-крепко расцеловал.

Стеснения между ними как не бывало, Элесеус расцвел и превзошел самого себя. Они любезничали, шутили, смеялись, и он предложил перейти с ней на «ты».

– Когда ты взяла меня за руку, ты была словно прекрасный лебедь, – сказал он.

– Ну да, вот ты скоро уедешь в город и никогда больше сюда не вернешься, – ответила Барбру.

– Неужели ты так плохо думаешь обо мне? – спросил он.

– А разве у тебя никого нет, кто бы тебя там задержал?

– Нет. Между нами говоря, я ни с кем не помолвлен, – сказал он.

– Как же! Уж наверняка помолвлен.

– Нет, говорю тебе, это истинный факт.

Они долго любезничали, Элесеус окончательно влюбился.

– Я буду писать тебе, – сказал он. – Можно?

– Да, – ответила она.

– Не хочу быть назойливым и делать это без разрешения. – Вдруг его охватила ревность, и он спросил: – Я слышал, ты помолвлена с Акселем, это правда?

– Это с Акселем-то! – сказала она так презрительно, что он тотчас успокоился. – Он зря старается! – сказала она. Но тут же раскаялась и прибавила: – Но сам по себе он ничего, Аксель-то. И газету для меня выписал, и подарки часто делает, этого у него не отнимешь.

– Боже сохрани! – согласился Элесеус. – Он может быть самым выдающимся и замечательным человеком в своем роде, но суть не в этом.

Однако при мысли об Акселе Барбру, должно быть, забеспокоилась, она встала и сказала Элесеусу:

– А сейчас тебе пора уходить, потому что мне надо на скотный двор!

В следующее воскресенье Элесеус пошел к ней значительно позднее, чем прежде, и захватил с собой письмо. Вот это было письмецо! Целая неделя восторга и головоломной работы; он выносил его, вызубрил наизусть: «Фрекен Барбру Бредесен, вот уже два или три раза я имел невыразимое счастье видеть тебя…»

Вечер был поздний, Барбру, наверное, уже освободилась от работы на скотном дворе, а может, даже и легла спать. Не беда, так даже лучше.

Но Барбру не спала, сидела в землянке. И по всему было видно, что у нее нет ни малейшего желания любезничать с ним, ни капельки, у Элесеуса составилось впечатление, что Аксель прибрал ее к рукам, а может, и предостерег ее.

– Пожалуйста, вот письмо, которое я тебе обещал!

– Спасибо! – сказала она, распечатала письмо и прочла без видимой радости. – Хотела бы я уметь так хорошо писать, как ты!

Он был разочарован. Что он сделал? Что с ней? А где Аксель? Ушел. Может, ему надоели эти настойчивые воскресные визиты и захотелось уйти из дому, а может, нашлось неотложное дело, потому что он ушел в село еще вчера. Нету его.

– Что ты сидишь в душной землянке в такой чудесный вечер? Пойдем погуляем! – сказал Элесеус.

– Я дожидаюсь Акселя, – ответила она.

– Акселя? Ты что, не можешь жить без Акселя?

– Могу, но ведь надо же его покормить, когда он вернется.

Время шло, пропадало даром, близости между ними не устанавливалось, Барбру продолжала капризничать. Он попробовал было снова рассказать ей о соседнем селе и снова не забыл упомянуть про свою речь над гробом.

– Я и сказал-то всего несколько слов, но у некоторых на глаза навернулись слезы.

– Да ну, – проворчала она.

– А в воскресенье был в церкви.

– Что тебе там понадобилось?

– Понадобилось? Просто пошел посмотреть. Священник, по моему скромному мнению, проповедует неважно, у него нет никаких хороших приемов.

Время шло.

– Как по-твоему, что подумает Аксель, если застанет тебя здесь и нынче вечером? – сказала вдруг Барбру.

О, если б она ударила его прямо в грудь, он был бы ошеломлен не менее. Неужели она забыла их прошлое свидание? Разве у них не было условлено, что он придет сегодня вечером? Он страшно огорчился и пробормотал:

– Я могу ведь и уйти!

Она, по-видимому, нисколько не испугалась.

– Что я тебе сделал? – спросил он дрожащим голосом. Он был очень огорчен, он страдал.