Георгий Караславов - Дурман

Димо еще хотел что-то прибавить о положении женщины, у него и слов-то не было таких, чтобы выразиться убедительно, но и самому-то ему многое не совсем было ясно. До своей дружбы с Минчо он тоже смотрел на свою жену как на рабочую скотину: ни в гости вместе с ней не ходил, ни за покупками не ездил, а когда что-нибудь выведет из себя, нередко ее и поколачивал, злость на ней срывал. Разговоры с Минчо, дружба с ним коренным образом изменили его отношение к женщине. Особенно после того, как прочитал одну книжку по женскому вопросу. Не очень-то он в ней что понял, одно крепко запало ему в голову: на женщину нужно смотреть как на человека. „Дай бог Минчо доброго здоровья, — чуть ли не молилась на него Вела, — как мой Димо с ним дружить стал, и я человеком себя почувствовала…“

Время шло, а Иван все думал о Тошке и о будущем разделе. Первое время по возвращении из Пловдива он немного возгордился. После того, что с ним случилась, после всего виденного и слышанного в новом для него мире он был готов выбросить из головы такие мелочи, как дом и земельные наделы. По сравнению с тем, к чему он прикоснулся, все это выглядело незначительным. Он чувствовал себя героем. А герою, как он себе представлял, негоже кручиниться из-за каких-то жалких двадцати декаров… Но прошло некоторое время, и Иван начал сомневаться в своем героизме. Да и что тут было такого героического? Ну, подержали их немного под запором по навету! В таком случае брат его, который столько лет отсидел в тюрьме, которого столько по судам таскали, и на людей не должен бы глядеть в гордыне своей. Иван убеждал себя, что его арест ничего, собственно, не стоит, что он теперь должен показать, кто он такой и на что способен. В нем рождалась уверенность в светлом будущем. В Пловдиве он увидел, как широк и разнолик мир, там он встретился с людьми, которые боролись за новую жизнь. Это были люди без дома, без гроша в кармане, без куска хлеба, которого им не обещал и завтрашний день. И как веселы, как щедры были эти люди! В полицейском участке он почувствовал, что значит — поддержать человека в беде, от самых обыкновенных воров он имел больше поддержки, чем он сам оказывал жене своего родного брата. Когда их с Димо посадили в отдельные камеры, он попал к двум политическим. Сначала они посматривали на него немного подозрительно и держались особняком, но потом, поняв, кто он и что он, сразу переменились, окружив его душевным вниманием. И какие это были интересные люди! Сколько всего в жизни повидали, какие истории рассказывали! Теперь, вспоминая об этом, он стыдился себя, ему хотелось быть таким же, как они. Потому что считал их умными, справедливыми людьми с решительным, твердым характером…

А он? Тошка — близкий ему человек, а он волком на нее глядит, потому как может выйти второй раз замуж. А почему бы и нет? Молодая, красивая, и вдова, в чем может быть теперь ее счастье? Конечно, выйдет замуж, не ложиться же живьем в могилу или весь век одной коротать. Вот Илия, чем ей не пара. Самостоятельный, хороший хозяин. Лучше пусть за него идет, чем за какого-нибудь богатого надутого индюка… Илия совсем другой. Но с тех пор, как по деревне поползли слухи о том, как старая отчитала Тошку, когда ссыпали кукурузу, Илия больше у них не показывался. Только однажды зашел к ним, Ивана спросил, но старуха захлопнула дверь у него перед носом, словно он нищий-попрошайка. Илия ничего не сказал об этом Ивану, но тот чувствовал его обиду.

Собаки залаяли. Иван очнулся, как ото сна, провел ладонью по лицу, словно отгоняя неприятные мысли, и поглядел во двор. Никого. Пете уже в пальтишке, в резиновых постолах и онучах стоял рядом и нетерпеливо дергал его за руку.

— Ну, дядя! Пошли! Ты же сказал, будем ворон ловить.

— Хорошо, — рассеянно ответил Иван, все еще не стряхнув с себя раздумий. — Ты иди пока поиграй во дворе, а я силки приготовлю.

Пете выбежал во двор, и его звонкий голосок зазвенел в спокойном холодном утре. Иван прислушивался к детскому гомону и собачьему лаю, и ему становилось грустно. Такой гомон звенел и в его детстве, вот таким ранним гулким утром после первого выпавшего снега. Сколько тогда было радости, смеху и песен! Да что там детство? Он еще в прошлом году носился по деревне, как мальчишка, играл в снежки, ловил воробьев, ворон, куропаток. Теперь эти радости были в; для него, иные заботы, иные тревоги у него были на душе, он чувствовал себя уже взрослым, выросшим из этого безмятежного детства.

— Иван, а Иван! Ты чего нос повесил? — заворчала старуха мать. — Поди-ка расчисти снег, по двору не пройдешь… У колодца подсыпь немного песку, скотина на льду может подскользнуться, не дай бог…