Борис Могильнер - Березонька

Пять лет чуть ли не каждый день Дуся посылала свои письма в лесной поселок на Урале, где Давид валил лес. Из Узеева ее перевели в Аксубаево — в педучилище. Она заочно окончила свой педагогический институт, поступила в аспирантуру, растила сына и ждала мужа. Кто знает, может быть, без ее писем Давид Исаевич и не сумел бы продержаться все эти трудные годы. Он считал, что ее письма спасли его. Дуся ликовала: «Последнее письмо твое вызвало во мне бурю чувств. Ты утверждаешь, что я помогаю тебе переносить те невзгоды, которые судьба взвалила на твои плечи, пишешь, что моя дружба, моя любовь совершили чудо — заставили бороться с судьбой… Если это действительно так — моя теплота, моя преданность помогли тебе пройти через это тяжкое время, — то большей награды мне не надо. Я и впредь буду с тобой — до конца. Верю, люблю, жду…»

Многое узнала Анна Арнольдовна о своей коллеге по кафедре, о Давиде Исаевиче. И то, что Анна Арнольдовна узнала, было одновременно приятным, грустным и болезненным для нее. Норшейн чувствовала: то, что она сегодня выслушала от Евдокии Петровны, сделало Давида Исаевича намного ближе и милей ей, чем до сих пор.

Второй час практического занятия прошел у Давида Исаевича не хуже и не лучше, чем первый. Он успел сделать все, что наметил, что полагалось по программе, и потому со спокойной совестью покинул кабинет математики, где работал.

Сосредоточенная Евдокия Петровна уже ждала его в конце коридора у окна.

— Если меня хвалят, я настораживаюсь, — сказала она, счищая мел с рукава пиджака мужа. — Нормальное, естественное состояние — когда ругают.

— Сильно поругала? — волнуясь спросил Давид Исаевич.

— Критика не такая уж плохая штука, в конце концов, — лизнула кончиком языка пересохшие губы Евдокия Петровна. — Когда к тебе предъявляют разумные требования, это полезно. Хуже, если их нет. Даже когда критикуют несправедливо — все равно есть польза. Заставляет такая критика задуматься. Что-то, значит, не в порядке. Или у тебя, или у других, у тех, кто критикует. Сама работаешь и влюбляешься в свою работу, а критика со стороны заставляет лучше обосновать все то хорошее, положительное, что есть в твоей работе.

— Короче, — предложил Давид Исаевич, — можно? Хочу знать, как оценено твое занятие. Конкретно.

— Пятерку поставила, — усмехнулась Евдокия Петровна. — Доволен?

«Кажется, он снова грубит, — думала она при этом. — Или мне так лишь кажется?» Но настроение ее испортилось, хотя она на мгновение прильнула к мужу.

Они спустились в институтский сад. На взгляд Давида Исаевича, здесь было сейчас не очень уютно. Дорожки потерялись, запорошенные опавшими листьями и лепестками позднего цвета деревьев. Ветви яблонь казались обезображенными, наверное, оттого, что вчерашняя гроза оголила корявые сучки, наплывы, коросту. Вместо кустов крыжовника торчали какие-то нахохленные прутки. Евдокии Петровне, напротив, все нравилось, всем она восторгалась, во всем находила необычайную прелесть, даже в том, что моросил дождик.

— Такой ералаш в природе бывает только в эту пору, — говорила она с возбуждением. — Это ценить надо. А небо? Погляди, какое над нами небо! Видишь? Сияющее, многоцветное, как весной! Великолепие какое!

Задрал голову и Давид Исаевич, посмотрел — ничего особенного не увидел. Небо как небо. Бегут облака, где-то прорываются лучи солнца, и все.

— Да открой же глаза, — посоветовала Евдокия Петровна. — Ну как тебя научить видеть красоту? Как ты можешь писать, если не ощущаешь ее, эту красоту? Не смей тогда браться за перо, раз нет в тебе чутья художника…

Давид Исаевич пропустил мимо ушей тираду жены, взял ее за локоть.

— Мы отвлекаемся, — сказал он полушепотом. — Сейчас меня занимает не небо, не его красота, а Норшейн. Точнее: чего она добивается?

— Почему ты так тревожишься? — подняла брови Евдокия Петровна.

— Хочу понять мотивы внезапного ее посещения твоих занятий, — отозвался Давид Исаевич поспешно. — Со студентами все в порядке у тебя? Может, кто-нибудь нажаловался?

— Я уже давно забыла, что с ними возможны конфликты.

— Полагаю, что ее визит вызвало нечто из ряда вон выходящее.

— А по-моему, нет ничего удивительного, если председатель месткома посещает занятие рядового доцента. Неуверенность твоя тоже, между прочим, показательна.

— Анна Арнольдовна страшно занята сейчас — с головой окунулась в подготовку к смотру художественной самодеятельности, к праздничному концерту. И вряд ли она стала бы тратить время без срочной необходимости. Что-то здесь не так.