Ольга Мирошниченко - В сторону южную

— Познакомиться негде было, — объяснила весело, — не в балок же вести, нас шестеро в комнате жили, две семейные пары, я да старуха. А теперь уж негодящаяся.

Должность у нее сейчас была хорошая. Администратором гостиницы назначили, и целый день, медленно ступая толстыми, опухшими ногами в шерстяных рейтузах, она драила, мела, чистила этот уютный домик, устланный коврами, заставленный кадками с крепенькими, здоровыми деревцами китайской розы.

Если бы Галине сказали, что жить она будет вот в таком, словно сошедшем с глянцевых реклам скандинавских курортов домике, она бы и не поверила. За огромными окнами холла качались молодые кедры, всюду желтое солнечное дерево лакированной мебели, потолков, стен, и тишина, и высоковольтная мачта — серебряный призрак, поджидающий у дверей на улице.

Раиса вцепилась в детей, не спрашивая разрешения, ревниво и истово. Закармливала, заласкивала, и так велика была ее любовь и забота, что Галина часто ловила себя на мысли, что, может, нежнее и безоглядней предалась им эта понукающая бесконечно женщина, чем она, родная мать. Наверное, поэтому не вмешивалась, не просила избегать грубых слов и команд. Петька частенько бывал аспидом, мучителем, хитрой рожей и почему-то — шелеспером. Галина подозревала, что, называя так, Раиса имела в виду щелкопера, но поправить не решалась, боялась обидеть.

Маше тоже доставалось. Когда капризничала, не хотела в жаркий день надевать шерстяную кофту, мгновенно из лазоревки превращалась в «упрямую Хохляндию».

— Пойми ты, — кричала Раиса, насильно напяливая на девочку кофту, — глупейшая твоя голова, здесь же не Хохляндия, налетит вот снежный заряд, что делать будешь?

— Слушай, а что это означает — «по-итальянски»? — спросила Раиса от плиты, она, конечно, еще до прихода Галины распечатала телеграмму и прочла.

— Не знаю. Развод, наверное, — Галина внимательно следила, чтобы ленточка кожуры шла ровно из-под ножа.

«А дальше что? По-итальянски?» — спрашивала коротко телеграмма, и в дурацкой этой фразе было то фальшивое и неестественное, из чего складывалась их нерадостная семейная жизнь: его раздражение шумливостью детей, их болезнями; одиночество Галины, когда, переодевшись в «джинсовую фирменную пару», уходил вечерами, будто к ребятам в общежитие, готовиться к зачету. Она не проверяла, не устраивала скандалов — видела по синим испуганным, умоляющим поверить глазам, что лжет, лжет и боится. И эта боязнь, эти длинные путаные объяснения со множеством подробностей, когда возвращался далеко за полночь, были оскорбительней всего.

— Дура ты, что мебель и барахло их всякое не продала, — сказала Раиса. — О детях бы подумала. Вон зима на носу, а у Пети пальто теплого нет.

— А я из своего перешью. — Галина сгребла очистки, выбросила в помойное ведро. Открыла кран — ополоснуть картошку.

— Да ладно уж — «из-своего»… — повысив голос, чтоб плеск воды заглушить, передразнила Раиса. — Мне тулуп полагается, вот привезут на базу, получу, и перекроим, там два выйдет. Лазоревке, лапушке моей, хорошенький сошьем, — запела над Машей, — если съест рыбку, конечно.

Когда шла к плите, поставить кастрюлю на конфорку, мельком глянула на мужчину, сидящего в углу. Неудобно все-таки, разболтались при чужом человеке.

Но посторонний всем своим подчеркнуто равнодушным видом — глядел в окно, прихлебывая из стакана, — показывал, что не прислушивается, думает о своем. Перед ним сиротливо, в отдалении от разложенных по тарелкам разнообразных и вкусных кушаний, приготовленных Раисой для детей, стояла банка со сгущенным кофе. Сидел стеснительно, прижавшись плечом к стене, и Галина увидела только выпуклый затылок с косицами давно не стриженных волос, выцветшую на швах джинсовую куртку.

Локтем толкнула Раису, спросила глазами: «Кто это?»

— Командированный из Москвы, — громко пояснила Раиса, и Галина поморщилась укоризненно.

— Так почему «по-итальянски»? — Раиса аккуратно разделывала сига. — Италия при чем, не понимаю.

— Фильм был такой про развод. А он очень любит заграничные фильмы и юмор, — тихо пояснила Галина.

— Ничего себе юмор, — Раиса согнутым пальцем вытащила из рыбы внутренности, шмякнула, стряхивая со злостью на газету, — жена с двумя детьми на край света от него рванула, а он только через два месяца спохватился.

— Ну ладно, — попросила Галина, — здесь же дети.

Начала накрывать на стол для себя и для Раисы. Мужчина тотчас с готовностью шаркнул стулом, будто еще теснее хотел прижаться к стене.