Ольга Мирошниченко - В сторону южную

Поймав мой взгляд, женщина застегнула пуговицу и сделала строгое лицо.

— Слушаю вас, — сухо поторопила она меня.

И я снова начала рассказ о Чучике.

— Какой он? — деловито перебила меня женщина.

— Коричневый, ошейник на нем с номером.

— Есть! — радостно крикнула маленькая худенькая девушка и вскочила с табурета. — Есть! Сегодня утром с улицы Юннатов привезли. — Она взяла с подоконника связку ключей.

— Противные они все-таки в приемнике там, ведь с номером собака, по правилам три дня должны держать, и собака хорошая такая. Я его веду, — рассказывала она начальнице, — а он так смотрит на меня проницательно, будто…

— Ты погоди, — перебила ее начальница. — У нас научное учреждение, и мы не можем вот так просто раздавать собак, он уже подготовленный, обработанный.

— Да не мыла я его еще, Валентина Романовна! И ошейник на нем, — горячо возразила худенькая и просительно посмотрела на старшую, но та сделала вид, что не видит, не понимает ее взгляда.

— И чем вы докажете, что это ваша собака, документы есть на нее?

— Нет, — сказала я и вдруг, непонятно почему, забыв совет Веры Сергеевны, добавила: — Это не моя собака.

— Да вы же сами только что сказали! — всплеснула руками девушка и посмотрела на меня с укором.

— Что же вы на чужую собаку отпуск свой задерживаете? — с недоверием спросила начальница. — Любите их, что ли, так сильно? Я такую одну знаю, Корина по фамилии.

— Да, да, все время к нам ездит, работать мешает, — кивнула девушка, она уже целиком была на стороне своей рассудительной начальницы.

— Нет, не так люблю, но забрать его должна, — и я начала торопясь рассказывать этим двум незнакомым женщинам, как нашла Чучика, как отнеслись к нему муж и сын, как отдала на ночлег в виварий и как теперь важно и необходимо выручить его.

Обе слушали меня молча, не перебивая и глядя с одинаковым выражением недоверчивости и стремления постичь причину моего волнения, а я все пыталась и не могла объяснить им эту причину и то, отчего так необходимо забрать мне собаку. Все говорила, что много работаю, что сын уже взрослый, что сегодня нужно уезжать, а из-за Чучика ничего не собрано в дорогу, но получалось что-то не то, а сказать, что почувствовала себя вдруг одинокой и бесправной в своей собственной семье, казалось неуместным и стыдным.

И я замолчала. В комнате стало тихо, лишь в углу в чайнике на электрической плитке булькала вода.

— Конечно, — сказала наконец Валентина Романовна, — вот так и приучаем на себя как на обслугу смотреть, а какие ж капризы могут быть у обслуги. Она дело свое должна делать, чтоб все хорошо в доме было и все вовремя.

— Да нет, — неуверенно возразила я, — может, действительно не ко времени собаку эту притащила.

— Что значит — не ко времени! — возмутилась Валентина Романовна. — Понять надо, отчего это человек странности делает, и помочь. Вот ты, — обратилась она к худенькой помощнице, слушающей нас приоткрыв рот. Девушка даже вздрогнула, так поглощена была работой мысли. — Вот ты! — повторила Валентина Романовна. — Запомни! В семье жить надо как в поле, чтоб просторно было, а не как в мебельном магазине, где шевельнуть рукой нельзя, чтоб об угол не удариться. И это от обоих зависит, а главное — от женщины, как поставит себя. Видишь, кандидат наук, а вот не сумела себя поставить. — Она подошла ко мне, убрала с моего лба слипшуюся от пота прядь волос. — Может, пообедаете с нами, отойдете, вон осунулись как! Не девочка, чтоб по жаре так бегать.

— Да нет, там ждут меня.

— Кто? — радостно встрепенулась девушка, она уже была полна ко мне чуть снисходительного сочувствия. — Муж?

— Сын.

— Все-таки поехал, — с удовлетворением отметила Валентина Романовна. — И Вера, наверное, увязалась, да? За Сусанина?

Она приблизила ко мне лицо, смеясь и глядя в глаза. Окружал ее аромат «Белой сирени» и миндального молока. Увидев близко ее гладкую кожу, я подумала о том, что заботы о внешности занимают не последнее место в ее жизни, но необходимы они ей не для привлечения мужчин, а для самоутверждения на том посту, который она с явным уважением к себе, к своей значимости на нем, воспринимала. И она, верно, была хорошим работником, потому что коридор, по которому мы пошли под ее предводительством, блистал стерильной чистотой, а когда открыла одну из дверей, поразила меня глянцевитость кафельного пола, выскобленная алюминиевая миска с овсяной кашей и прозрачность воды в эмалированном тазике в клетке Чучика.