Ольга Мирошниченко - В сторону южную

Раскрыв нараспашку дверцы машины, Петька в кабине читал Моммзена, и мирная картина эта, безразличие сына к моим бедам остановило мой порыв к чему-то надежному, родному, что могло помочь мне сейчас.

Не добежав до машины, я повернула к высокому крыльцу, хотя и там не от кого было ждать помощи. Наверняка выскочит эта злая Вера Сергеевна со своими странными намеками, да и какое вообще всем дело до несчастной бездомной собаки и нервной дамочки, разыскивающей ее.

— Мам, — лениво, нараспев окликнул меня Петька, — мам, ты скоро?

Не ответив ему, я вошла в уже знакомую пустынную комнату. В соседней, вместо милой девушки, сидел здоровенный мужчина в халате с высоко засученными рукавами, открывающими мощные руки, поросшие до локтей черной растительностью. Положив руки на стол, он разглядывал их внимательно, пока я излагала свою беду. Выслушав меня терпеливо, не поднимая глаз, неожиданно спросил:

— Так ведь Вера Сергеевна дежурила, она что, не видела вас?

— Видела, — растерянно ответила я.

— И что? — спросил мужчина.

— Ничего, — я пожала плечами. «Вот уж действительно, непонятные люди здесь собрались».

— Понимаете, — медленно начал мужчина и впервые поднял на меня глаза. Я подумала, что похожи они на глаза доброй собаки тем выражением грусти и понимания чего-то, что не дано понять людям. — Да вы сядьте, — тихо сказал мужчина и вдруг встал, подошел к стеклянному шкафчику, накапал в склянку темной жидкости. — Вот, — протянул он мне склянку, — надо выпить, а то что-то вы не в порядке.

Я послушно выпила валерьянку.

— А что это вы так разволновались, собаченция не ваша ведь, как я понял? — мужчина придвинул стул и сел рядом со мной.

— Господи! Я ведь объяснила, что подобрала ее, а теперь что же, выходит, на смерть ее послала! — Я невольно потянулась к уже пустой склянке.

— Хватит! — сказал доктор, взял склянку, и она словно исчезла в его огромной руке. — Куда в отпуск едете? — неожиданно спросил он.

— Да ну, о чем вы! Время же идет, куда они увезли собак?

— Сердце глупого в доме веселья, а сердце мудрого в доме плача, в данном случае собачьего, — сказал доктор и аккуратно поставил склянку на стол. — Вы его в приемник отдали, а оттуда им одна дорога — в виварий. А их много. И я, к сожалению, помочь тут вам не смогу. Нет контактов с соседом, — он кивнул на стену, за которой сидел мой враг. — Попробуйте Веру Сергеевну упросить, у нее свои знакомства.

— Да нет, она какая-то… — начала я.

— Попробуйте, — мягко перебил меня доктор и вышел на крыльцо. — Вон дом крупноблочный, видите, третий этаж, квартира четырнадцать, и поторопитесь.

— Мам, а мам, поехали лучше домой, ну чего ты из-за этой собаки завелась, жарко, а ты поиски эти затеяла, папа нас ждет, поедем, — канючил Петька, поднимаясь за мной по лестнице.

Не отвечая, я нажала кнопку звонка на двери с номером четырнадцать, и тотчас в глубине квартиры раздался звонкий заливистый лай. Потом залаяли басом прямо под дверью.

— Отойди, я кому сказала, отойди! — Вера Сергеевна открыла дверь.

Была она все в том же крепдешиновом цветастом платье. Голова ее в белых бумажных папильотках напомнила мне отчего-то искусственный цветок на проволочном длинном стебле, что носила я всегда на демонстрацию в праздники.

— Увезли уже? — спросила она, не поздоровавшись.

— Да, — сказала я. — А где искать его теперь?

— «Искать, искать», спать надо поменьше, — тотчас рассердилась Вера Сергеевна и неожиданно дружелюбно позвала: — Да проходите! — Она попыталась ногой мягко отстранить черную коротконогую собачонку с седой острой мордочкой. — Пропусти, Туз!

Туз не двинулся; впившись в меня блестящими черными глазками, он молча чуть приподнимал с одной стороны седую губу, показывая мелкие белые клыки.

— Перешагивайте через него, упрям как бес, — Вера Сергеевна пошла по коридору.

С опаской косясь вниз, мы осторожно перешагнули через Туза.

Комната, в которую мы вошли, блистала той особенной стерильной и жесткой чистотой, какая бывает только у одиноких женщин. Но и сохранить чистоту эту было не очень сложно: вся мебель состояла из тахты, покрытой куском драпировочной ткани, нескладной этажерки в углу и дешевого трюмо светлого неполированного дерева. Стоя перед ним, Вера Сергеевна быстрыми точными движениями снимала с головы бумажки, крутые спирали негустых, крашенных перекисью волос, освобожденные, вздымались вверх, покачиваясь, и с каждым новым движением голова ее все больше походила на внутренность распотрошенного дивана.