Ольга Мирошниченко - В сторону южную

Оза удивилась, когда миновали канаву, снова пошли через пути. Она была чистоплотной неглупой козой, и Феодора всегда испытывала некоторую неловкость и недовольство собой, называя ее «ледащая», громко крича на нее и дергая сильно веревку. Но так было принято обращаться с козами, и Феодора, чтоб не вызывать удивления, а может, и насмешек, подчинялась правилу.

Стоя с Озой на вытоптанном выгоне за селом, глядя на редкую толпу, на опустошенные кузова грузовиков-автолавок, Феодора поняла, что в такой час рассчитывать на хорошего покупателя нечего. Подошел незнакомый человек, предложил цену, но Феодора даже в торг не вступила, так смехотворна мала была предложенная сумма. Человек отошел, и Феодора пожалела о своей неуместной гордости, она укорила себя тем, что вернется ни с чем, а хлопчик ждет и надеется, а Озу продавать все равно надо, — пора расставаться, чего ждать-то, — пора, пока скотина не осталась беспризорной. Занятая мыслями, Феодора не заметила, как подошла Шурка. Оглянулась, когда услышала сухой вопрос:

— Сколько?

Тридцать два года не разговаривала Феодора с Шуркой, почти всю жизнь, и, хотя не случилось у нее ближе и лучше подруги, чем была когда-то Шурка, хотя одиноко было ей дождливыми осенними днями и долгими зимними вечерами в пустой хате, не возникало ни разу за все эти годы желания сделать шаг к примирению. «Ведь из-за нее последняя ночь с мужем порознь прошла, это она, стервятница, зарилась на чужое счастье», — помнила всегда Феодора.

Так отчего сейчас, когда, пользуясь безвыходным ее положением и опустелым рынком, Шурка задешево решила получить лучшую на селе козу, Феодора не возмутилась, не пристыдила ее, а торопливо назвала цену, за какую постороннему, не причинившему ей никакого зла человеку не захотела отдать Озу.

Шурка молчала, и Феодора, испугавшись, уже хотела назвать еще меньшую цифру, когда Шурка задала странный вопрос:

— А сколько тебе нужно?

Феодора вопроса не поняла, вглядывалась жадно в Шурку. Она старалась не смотреть на врагиню все эти годы, опускала глаза при встрече — неприятно было, да и не хотелось, но сейчас, увидев ее лицо так близко, была поражена. Ничто не напоминало в этом коричневом, маленьком, измятом временем худеньком личике с впалым ртом прежнее смуглое, в темно-синих родинках, гладкое лицо Шурки. Феодора даже забыла, зачем они здесь и о чем говорят. Вспомнила вдруг, как стояла под деревом и Шурка кидала вниз, на расстеленное рядно, огромные груши, такие же упругие, нежно-желтые, словно светящиеся изнутри, какими были тогда ее ноги, высоко открытые задравшейся юбкой. Вспомнила, как смеялись неизвестно чему, и пели, и по очереди щеголяли на досвитках в кремовых кожаных туфлях, что по ордеру, за буряки, получила Феодора.

Она не понимала странных Шуркиных речей, хоть и слышала, но вникать не хотела.

— …из Ромен телеграмму дали… — говорила Шурка, — за пивом выскочил… Галина сказала, что на гадячский его посадят… ты не дури, Феодора, не молодая ведь уже…

Чтоб не увидела, не поняла Шурка ее печали, Феодора молча протянула руку. Шурка осеклась, вынула торопливо из кармана жакета кошелек, положила на ладонь Феодоре красные бумажки.

«Почему так много?» — равнодушно подумала Феодора, сжала деньги в кулаке, молча передала конец веревки Шурке и пошла по выгону. Она шла наклонившись вперед, словно против ветра, поясница уже давно не разгибалась. Высокая старуха в синей чистой сборчатой байковой юбке, из-под которой виднелись опухшие щиколотки в медицинских тугих чулках, что велел носить сын. Белая воскресная хустка сползла на плечи, открыв аккуратно, на прямой пробор затянутую маленькую головку с гладким, словно из нержавеющей стали отлитым, тугим узлом волос на затылке.

Рубашки и брюки, купленные в сельпо, оказались ему впору. В отсутствие Феодоры хлопец чувствовал себя хозяином. Она поняла это по непривычно переставленным фотографиям на комоде в горнице да по защемленному крышкой сундука, в спешке, углу белого холста.

— А где коза? — спросил он сразу.

— Продала, — устало ответила Феодора. Села на лавку. Ноги болели уже всерьез, будто множество нарывов зрели, готовые вот-вот прорваться. Выперла сильно, как никогда, под чулком вена. Феодора осторожно дотронулась до нее пальцем. Снова увидела таблетки, поднялась, чтоб взять.

— А зачем вы продали? — капризно спросил он от двери.

— А чтоб билет тебе купить. — Феодора аккуратно на ладонь выкатила из бутылочки таблетку. — Сейчас вот приму лекарство, нога поутихнет, и пойду на станцию.