Ольга Мирошниченко - В сторону южную

— Не надо, — торопливо сказал он и подошел к ней, — не надо, бабушка, я сам схожу. А вы сидите здесь. И провожать меня не надо. — Он суетился по комнате, отыскивая что-то.

— Не было у тебя кепки, а я забыла купить.

Феодора ушла в горницу. Аккуратно на комоде расправила оставшиеся от покупок красненькие бумажки, — Шурка не поскупилась, дала настоящую цену; вынула из-за зеркала конверт с двумя десятками, припрятанными на какой срочный случай, и в зеркале увидела хлопца. Он стоял в дверях в новой, необмятой ковбойке, в бостоновых — были только дорогие в сельпо — брюках, и его маленькое личико, с клювиком-носом, с выпуклым лобиком, как-то странно кривилось и расплывалось, словно искаженное плохим отражением. Но зеркало было хорошим, чистым, толстого старого стекла. Феодора любила глянуть в него мимоходом, из-за приятного его свойства делать лицо моложе. Удивленная, она обернулась, парень тотчас отвел глаза, и вся его тощая колеблющаяся фигура и странное, будто ползло у него что-то по спине под рубашкой, выражение лица смутили Феодору, вызвали желание, чтоб скорее ушел.

— На, — она, не глядя, протянула ему деньги.

Парень вытянул маленькую, сухую птичью лапку и тотчас отдернул.

— Бери, бери, — Феодора сделала шаг к нему, и он тотчас одним коротким движением, словно курица с ладони склюнула зернышко, взял деньги.

— Спасибо, бабушка. Вы добрая. — Весь вид его, топчущаяся на пороге фигура выражали только одно желание — скорее уйти. Но он ждал разрешения Феодоры, ее последних прощальных слов, и она, понимая это, сказала, стоя к нему спиной, аккуратно расставляя по прежним местам рамочки на комоде:

— Иди. А то билеты еще разберут. Иди с богом!

И он ушел. Феодора видела, как мелькнула узенькая его спина в одном окне, потом в другом, и, переставляя машинально фотографии, будто хотела успокоить себя этим бессмысленным занятием, почувствовала, как нехорошее, неловкое напряжение уходит и на смену сначала осторожно, но все сильнее и сильнее возвращается боль в ногах. Она ушла в кухню. На столе, на чугунной сковородке, в белых разводах растопленного сала желтел глянцево, уже подернутый пленкой, глазок яичницы, топорщилась крышкой пустая, чисто выскобленная банка сгущенки и рядом другая, наполовину опустошенная. Феодора решила доесть яичницу, чтоб не пропадала зря, подцепила вилкой кусочек, но яичница показалась горькой, и Феодора, отодвинув сковородку, сложила на коленях руки, пошевелила толстыми в суставах пальцами. Увидев темные трещины, снова вспомнила, что буряк идти убирать не надо, и снова отчего-то пожалела об этом. Оглядела кухню, ища, чем бы заняться, какую бы работу на весь день найти себе. И вдруг увидела на лавке его майку и маленький холмик синих тренировочных штанов.

«Жаль, постирать не успею», — подумала мельком и уже аккуратно расправляла, складывала стопкой забытую одежку.

Он поднялся с той же лавки, где встретила она его утром, быстро и покорно, как только увидел ее. Так поднимается нашкодившая собака, готовая к упрекам и побоям хозяина. Феодора даже шаги замедлила, пошла спокойней, равнодушней, всем видом и улыбкой выражая доброжелательность и безопасность своего приближения. Словно спугнуть боялась. Но он смотрел трусливо и загнанно, и тогда, не доходя нескольких шагов, она протянула узелок:

— Забыл. Пригодится ведь.

Хлопец узелок не взял, а, глядя с ненужным злым испугом, сказал, будто ее попрекнул:

— А ведь обманул я вас, бабушка.

— Да ладно. Чего ты, — отмахнулась Феодора, — отстал ведь, — словно попросила его отказаться от своих слов, и положила на скамейку узелок.

— Так меня бесплатно посадят, и вещи мои не пропали. Я за пивом ходил, — он вытаскивал из кармана мятые бумажки, и злые слезы катились быстро из круглых, с незаметными ресницами, как у птицы, глаз его.

— Да знаю я, знаю, так что из этого. Ты ж далеко едешь, — она неловко совала ему, оторопевшему, бумажки в застывшие руки, — бери, бери. Надоела мне коза эта, одна морока с нею.

— Она веселая, — вдруг совсем по-детски, пустяком объясняя серьезность своих слез, громко взвыл он, — и красивая. Заберите ее обратно.

— Заберу, заберу, — поспешно утешила Феодора. — Деньги у меня есть. — Она сунула бумажки ему в карман.

— Правда? — с надеждой и жаждой подтверждения этой надежды спросил он, будто не заметив ее движения.

— Правда. — Феодора согнутым суставом пальца вытерла его слезы. — Возьми вещички-то. Поезд уже к Куту подходит.