Йозеф Рот - Тарабас. Гость на этой земле

Жена повиновалась ему беспрекословно. Часто плакала. Со слезами целиком растрачивая ничтожный запас сил, каким ее снабдила природа. Была она худая и бледная. С острым личиком, срезанным подбородком, воспаленными глазами, в неизменном синем фартуке, закрывающем платье, она походила на служанку, этакую привилегированную кухарку или экономку. И большую часть дня проводила на кухне. Загрубелые, сухие руки, которыми она порою робко, почти опасливо, будто делая что-то запретное, гладила детишек по голове, пахли луком. Стоило ей потянуться рукой к детям, как из глаз неудержимо катились слезы; казалось, она оплакивает нежность, которую им дарит. Тарабас с сестрой стали избегать матери. Каждое приближение к ней было неминуемо связано с луком и слезами. Они боялись.

И все же то была родина. Сильнее мрачного величия отца и плаксивого бессилия матери были серебряные чары берез, темная тайна елового леса, сладковатый запах печеной картошки осенью, ликующие трели жаворонков в поднебесье, однообразный напев ветра, радостные, светлые вереницы облаков в апреле, страшные сказки служанок зимними вечерами в гостиной, треск горящих в печи дров, смолистый, густой их аромат и призрачный свет, который снег за окнами бросал в еще не освещенные комнаты. Все это родина. Недосягаемо чуждому отцу и бедной, ничтожной матери доставалась толика этих сильных чувств, Тарабас наделял их частицей нежности, какую испытывал к родной природе. Воспоминания о силе и прелести родной земли окутывали всю чуждость родителей примирительным покровом.

Ах, он боялся вновь увидеть родину! Был покуда слишком слаб. Можно расстаться с властью, с войной, с мундиром, с воспоминаниями о Марии, с усладами, что в лоне женщин ожидают таких мужчин, как Тарабас, но невозможно расстаться с родными серебряными березами. Неужели старик, которого Тарабас видел с двумя тростями, близок к смерти?.. Жива ли мать?.. Не понимал он, что вовсе не вид ковыляющего отца разбудил ностальгию, а внезапное ржание лошади, серебристой, в коричневых пятнах. Оно-то и было зовом родины.

Наутро — под тихий, унылый дождик, добрый, смирный весенний дождик — Тарабас отправился в Корилу. Около десяти утра он добрался до березовой аллеи, ведущей к отчему дому. Н-да, ухабы на этой дороге были все те же и, как много лет назад, все так же засыпаны гравием. Тарабас узнавал каждую березу. Будь у берез имена, он мог бы окликнуть каждую. По обеим сторонам аллеи тянулись луга. Тоже принадлежащие владельцу Корилы. С незапамятных времен эти луга оставались лугами, в доказательство, что владелец достаточно богат и ему не требуется еще больше плодородной пахотной земли. Конечно, несущие пожар сапоги войны протопали и по этой земле, но родовая земля Тарабасов с неутомимой бодростью производила новые всходы, новые овощи, новые травы, она обладала буйным, легкомысленным плодородием, выжила в войну, была сильнее смерти. И Николай Тарабас, последний отпрыск этой земли, которому она более не принадлежала, гордился ею, победительницей. Ему требовалась особая осторожность. Он знал, что собаки на задворках примутся лаять, едва только пришелец минует шестую березу считая от крыльца. И старался ступать потише. Не мог он теперь идти окаймленной ивами кружной дорогой меж болот, чтобы добраться до двора и вскарабкаться по заросшей виноградом стене! Он тихонько прошаркал по шести низким ступенькам к ржаво-коричневой двери просторного выбеленного дома. Постучал в нее подвешенным на ржавой проволоке молоточком, несмело, как подобает попрошайке. И стал ждать.

Ждал долго. Наконец дверь открыли. На пороге стоял молодой слуга, Тарабас никогда его не видел. И слуга тотчас сказал:

— Господин Тарабас не терпит попрошаек!

— Я ищу работу! — ответил Тарабас. — И очень голоден!

Парень впустил его. Через темную переднюю — слева была дверь в комнату Марии, справа высилась лестница — вывел во двор и угомонил собак. Позволил Тарабасу присесть на поленницу и обещал вскоре вернуться.

Однако же не вернулся. Вместо него пришел старик с белыми бакенбардами.

— Кабла! Туркас! — крикнул он собакам. Они бросились ему навстречу.

Это был старый Андрей. Тарабас сразу его узнал. Андрей очень изменился. Шел, как бы осторожно принюхиваясь, наклонив голову вперед, шаркающей походкой. Сперва он, кажется, вообще не заметил Тарабаса. Потом подошел ближе, вместе с собаками, по-прежнему вытягивая голову вперед, словно ища чего-то. И наконец он увидал Тарабаса на поленнице.