Йозеф Рот: Рассказы

Йозеф Рот

Рассказы

Бюст императора

I

В бывшей Восточной Галиции, нынешней Польше, вдали от единственной железнодорожной линии, соединяющей Пшемысль и Броды, находится деревушка Лопатины, о которой я расскажу вам примечательную историю.

Пусть читатели любезно простят рассказчику, что фактам, о которых он хочет сообщить, предшествует историко-политический комментарий. Необыкновенные настроения, которые в последнее время выказывает мировая история, вынуждают его к подобным пояснениям.

Возможно, самым юным читателям требуется пояснить, что часть на востоке, принадлежащая сегодня Польской Республике, до окончания великой войны, которую называют мировой, была одной из многочисленных коронных земель прежней Австро-Венгерской монархии.

Так вот, в деревне Лопатины жил потомок одного древнего польского рода, граф Франц Ксавер Морстин, - рода, который, кстати говоря, происходил из Италии и в шестнадцатом веке переселился в Польшу. Юношей граф Морстин служил в девятом драгунском полку. Он не считал себя ни поляком, ни итальянцем, ни польским аристократом, ни аристократом итальянского происхождения. Нет: как и многие другие люди его сословия в коронных землях Австро-Венгерской монархии, он являл собой типичный образец чистоты и благородства австрийца, то есть был человеком наднациональным и, следовательно, истинным аристократом. Если бы его, к примеру, спросили, - но кому бы пришел в голову такой бессмысленный вопрос? - сознает ли он свою принадлежность к какой-нибудь "нации" или народу, граф оказался бы в замешательстве, он был бы даже удивлен и, наверное, раздосадован и рассержен. По каким же признакам следовало относить себя к той или иной нации? Он говорил одинаково хорошо почти на всех европейских языках, почти во всех странах Европы чувствовал себя как дома, его друзья и родственники были рассеяны по белу свету. Маленьким отражением этого пестрого мира явилась кайзеровско-королевская монархия, и поэтому она была единственной родиной графа. Один из его шуринов был окружным начальником в Сараеве, другой - государственным советником в Праге, кто-то из братьев служил обер-лейтенантом артиллерии в Боснии, один двоюродный был советником посольства в Париже, другой - помещиком в венгерском Банате, третий находился на дипломатической службе Италии, четвертый из чистой любви к Дальнему Востоку уже много лет жил в Пекине. Франц Ксавер имел обыкновение время от времени посещать своих родственников, чаще, конечно, тех, кто жил в пределах монархии. Это были, как говаривал граф, частные "инспекционные поездки". Они предназначались не только для родных, но и для друзей, нескольких бывших товарищей по Терезианской академии, проживавших в Вене. Морстин останавливался здесь два раза в год, летом и зимой, на две недели и больше. Когда он таким образом разъезжал по своему многогранному отечеству во всех направлениях, его радовали те особенные приметы, которые повторялись на всех станциях, во всех киосках, во всех общественных зданиях, в школах и церквах всех коронных земель империи, невероятно похожие, но все же различные. Жандармы везде носили одинаковые шляпы с пером или шлемы цвета глины с золотым набалдашником и сверкающим двуглавым орлом Габсбургов; деревянные двери "к.-к." табачных киосков везде были раскрашены в черно-желтые диагональные полосы; таможенники везде носили одинаковую зеленую, как весна, портупею при острых саблях; во всех гарнизонах - одни и те же голубые мундиры и черные парадные брюки на прогуливающихся по корсо офицерах пехоты, те же красные рейтузы кавалеристов, одни и те же кофейные мундиры артиллерии; в этой великой и разноцветной империи каждый вечер, когда часы на колокольнях били девять, везде одновременно играли вечернюю зорю, в которой перекликались весело звучащие вопросы и щемящие душу ответы. На каждом углу встречались одинаковые пивные с прокуренными сводами, темными нишами, где на корточках, словно диковинные птицы, сидели шахматисты; за стойками, полными цветных бутылок и блестящих стаканов, правили грудастые златовласые кельнерши. Почти во всех кофейнях империи медленно, высоко поднимая прямую ногу с подрагивающим от старости коленом, с подносом в руке ступал главный управляющий - жалкое подобие старых слуг Его Величества - важного господина с бакенбардами, которому принадлежали все коронные земли, все жандармы, все таможенники, все табачные лавочки, все шлагбаумы, все железные дороги, все народы.