Йозеф Рот - Тарабас. Гость на этой земле

Они еще обедали, когда дверь неожиданно распахнулась. Вошел один из вооруженных людей Тарабаса, козырнул, щелкнув каблуками, и грозным изваянием замер возле двери. Посланец Тарабаса, сказал себе трактирщик. Скоро явится он сам.

И действительно, минутой позже послышались лязгающие шаги солдат. В открытую дверь шагнул полковник Тарабас, в сопровождении верных соратников. Дверь осталась открыта. Все офицеры вскочили. Полковник Тарабас отдал честь и сделал им знак садиться. Затем повернулся к еврею Кристианполлеру, который все это время ссутулясь стоял у стойки, и приказал немедля подготовить еду, питье и ночлег для двенадцати солдат. Он и сам будет жить здесь, сказал Тарабас. И ему нужна просторная комната. А за дверью койка для денщика. Двенадцать его людей должны находиться поблизости. Аккуратность, чистота и повиновение — вот чего он требует от хозяина и его персонала, коль скоро таковой существует. В заключение он произнес:

— Повтори, еврей, что я только что сказал!

Слово в слово Кристианполлер повторил все пожелания полковника Тарабаса. Ему ничего не стоило их повторить. Слова Тарабаса вонзились в мозг Кристианполлера, как крепкие гвозди в воск. Остались там навечно. Он повторил все слово в слово, не поднимая головы, устремив взгляд на блестящие мыски Тарабасовых сапог и на серебристую каемку приставшей к рантам грязи. Он мог бы потребовать, думал Кристианполлер, чтобы я языком вылизал ему ранты. Ох, только бы не потребовал.

— Смотри мне в глаза, еврей! — сказал Тарабас.

Кристианполлер выпрямился.

— Что ты имеешь возразить? — спросил Тарабас.

— Ваше высокоблагородие и ваше превосходительство, — отвечал Кристианполлер, — все готово и в полном порядке. Для вашего высокоблагородия устроена просторная комната. А для спутников вашего высокоблагородия — большое помещение. И кровать возле двери мы поставим. Удобную кровать!

— Верно, верно, — сказал Тарабас. Приказал своим людям принести из кухни обед. И сел за свободный стол.

В зале царила полная тишина. Офицеры не шевелились. Не разговаривали. Ложки и вилки лежали подле тарелок.

— Приятного аппетита! — воскликнул Тарабас, вытащил из-за голенища нож, тщательно его осмотрел. Лизнул большой палец и провел им по лезвию.

Еврей Кристианполлер приблизился с дымящейся миской в правой руке, с ложкой и вилкой в левой. Подал он горох с квашеной капустой и розовыми свиными ребрышками. Нежный серый пар поднимался над миской.

Поставив миску на стол, Кристианполлер поклонился и задом попятился к стойке.

Оттуда он из-под полуопущенных век наблюдал за чрезвычайно здоровым аппетитом грозного Тарабаса. Без особого приглашения он не смел подчиниться голосу сердца, который нашептывал ему, что не мешало бы предложить могущественному человеку чего-нибудь спиртного. Предпочел дождаться приказа.

— Неси выпить! — наконец вскричал грозный Тарабас.

Кристианполлер исчез и мгновение спустя вернулся с тремя большими бутылками на солидном деревянном подносе: вино, пиво и шнапс.

Поставив все три бутылки и три разных стакана перед полковником Тарабасом, он отвесил глубокий поклон и опять отошел к стойке. Первым делом Тарабас осмотрел бутылки, поднял их одну за другой и поглядел на просвет, словно оценивая на глаз и на ощупь, и в конце концов выбрал шнапс. Пил он так, как пьют все любители шнапса, — всю стопку залпом, после чего налил вторую. В трактире по-прежнему царила мертвая тишина. Офицеры оцепенело сидели перед своими тарелками, приборами и стаканами, искоса погладывая на Тарабаса. Кристианполлер неподвижно, опустив голову, в услужливом ожидании замер у стойки, готовый в ответ на жест, даже на шевеление брови полковника Тарабаса тотчас устремиться к его столику. Вот так стоял Кристианполлер, готовый исполнить любое желание короптинского бога войны, какое могло возникнуть у оного исподволь или — как знать? — быть может, и внезапно. Отчетливо слышалось журчание шнапса, когда полковник вновь наполнил свою стопку, а затем хвалебные слова грозного существа: «Добрый шнапс, любезный жид!» — фраза, которую Тарабас повторял все чаще и все громче. Наконец, когда полковник осушил шесть стопок, самый молодой из присутствующих офицеров, лейтенант Кулин, решил, что пришло время нарушить всеобщую тишину, заряженную почтением и страхом. Он встал и со стопкой шнапса в руке приблизился к столу полковника. Рука лейтенанта Кулина не дрожала, из полной до краев стопки не пролилось ни капли, когда он, как истый военный, щелкнув каблуками, остановился перед Тарабасом.