Йозеф Рот - Тарабас. Гость на этой земле

Подростком Кристианполлер заходил в эту постройку не без некоторой опаски. Ведь рассказывали, что в незапамятные времена, когда в сей закоснелый языческий край только-только пришли первые христианские миссионеры, на этом самом месте, на этом самом дворе, они возвели часовню. Байки эти еврей Кристианполлер сберегал в душе, но помалкивал, догадываясь, что они правдивы. Будь он уверен, что это выдумки, так, пожалуй, не остерегался бы при случае упомянуть о них, не велел бы жене и детям прикусить язык, когда кто-нибудь из них заводил речь о диковинном прошлом кладовки. Незачем повторять глупые россказни, обычно говорил он.

Теперь он поручил конюху Феде вычистить кладовку и поставить там кой-какую мебель. Сам же спустился в погреб, где хранились маленькие бочонки со шнапсом и те, что размером побольше, с вином, очень старые и, к счастью, пережившие даже войну и сменяющих один другого захватчиков. Погреб был вместительный, двухэтажный, с каменными стенами, каменным полом и крутой винтовой лестницей. С нижней ее ступеньки нога ступала на большую плиту, которую можно было приподнять за большое железное кольцо и подпереть тяжелым железным стержнем. Это кольцо Кристианполлер вынул из крепления и спрятал, чтобы постороннему в голову не пришло, что в погребе есть еще один этаж. Шнапс и пиво, предназначенные для всех, лежали в верхнем отделении.

Кристианполлер достал из тайника железную штангу и кольцо, оттащил их в трактирный зал. Силой он был не обижен, лицо и загривок отдавали краснотой из-за паров алкоголя, которыми он дышал с детства, мышцы были налитые, крепкие благодаря привычной работе с тяжелыми бочками да повозками приезжих крестьян. Армейской службы, а стало быть, и непосредственных опасностей войны Кристианполлер избежал лишь по причине небольшого телесного изъяна: левый его глаз затягивала тонкая белая пленочка. На обнаженных предплечьях под засученными рукавами буйно росли густые черные волосы. Во всем его облике сквозило что-то пугающее, а затянутый пленкой глаз временами делал красное лицо прямо-таки свирепым. По натуре он был не робкого десятка. И все же теперь в его сердце угнездился страх. Мало-помалу, в ходе приготовлений, ему удалось немного успокоиться и оттеснить подальше страх перед неведомым Тарабасом. Да, он даже потихоньку свыкся с мыслью, что может стать жертвой этого чужого, жестокого человека. Как бы ужасно все ни кончилось, думал Кристианполлер, конец не должен быть трусливым. И он поглядел на железную штангу, принесенную из погреба и стоявшую подле стойки. Она слегка заржавела от подземной сырости. И ржавые пятна походили на засохшую кровь.

Настал полдень, и Кристианполлер здоровался с офицерами, которые жили у него и сейчас с громким лязгом и громогласными восклицаниями входили в трактирный зал. Он их ненавидел. Вот уж четыре года с улыбкой на лице, то с гневом, то со страхом в сердце он терпел всевозможные мундиры, бряцание сабель, глухой стук карабинов и винтовок по деревянным половицам этого зала, звон шпор и бесцеремонный топот сапог, скрип портупей и кобуры пистолетов и дребезжание котелков, ударявшихся о полевые фляжки. Трактирщик Кристианполлер надеялся, что по окончании войны наконец-то снова увидит других посетителей — крестьян из окрестных деревень, городских торговцев, пугливых, хитрых евреев, торговавших запрещенной водкой. Но конца воинственной моде на этом свете явно не предвиделось. Опять вот придумали новое обмундирование и новейшие знаки различия. Кристианполлер уже и званий своих постояльцев не различал. Для верности именовал всех подряд «господин полковник». А Тарабаса решил называть «ваше превосходительство» и «господин генерал».

Он подошел к стойке и, непрерывно улыбаясь и кланяясь, в глубине души желал каждому, без исключений, мучительной смерти. Они жрали и пили, но не платили, с тех пор как возродилась эта новая страна. Жалованье им не выплачивали, а стало быть, они и платить не могли. Финансы новой страны вызывали у еврея Кристианполлера большие подозрения. Эти господа, разумеется, дожидались Тарабаса, дожидались нового полка. Без устали рассуждали о нем, а чуткое, хитрое ухо Кристианполлера усердно слушало, меж тем как он их обслуживал. Вскоре у него составилось впечатление, что Тарабаса они боятся ничуть не меньше, чем он сам, а пожалуй, даже еще больше. Расспросить про Тарабаса еврей не смел. Хотя им наверняка было что рассказать. Все они уже знали его.