Эми Фридман - Два лета

– Саммер? – зовет папа, потому что я молчу. – Ты не будешь возражать, если я приеду? – спрашивает он. – Скажу сразу, когда я разговаривал с твоей мамой, то поделился с ней этой мыслью, и она вроде не возражает… – Он осекается, но явно не теряет надежды.

– Я не против, – наконец говорю я. Что сейчас мне еще остается – только быть не против. Это не значит, что я простила отца или поняла его действия. Но я готова дать ему возможность высказаться.

Выдохнув, отец благодарит меня. Говорит, что завтра позвонит маме обсудить детали и забронирует билет.

– Ты ведь знаешь, я люблю тебя, – говорит он. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – отвечаю я. Не могу сказать: «Я тоже тебя люблю». Пока не могу.

Повесив трубку, я рассеянно бреду в свою комнату. Кладу распечатку папиного письма с номером телефона на стол. Смотрю на постер Ренуара с сестрами у фортепиано и чувствую укол в груди. Картина больше не кажется мне по-детски наивной. Но, наверное, пришло время перемен. Я снимаю постер со стены, там теперь пустота. Надо придумать, что туда повесить.

Поставив руки на бедра, я оглядываю комнату и замечаю свое отражение в треснутом зеркале. Вот она я: развалившийся узел на макушке, мокрые щеки, лицо как с картины Пикассо, голубая маечка, одинокий плетеный браслет. Фрагментарная картинка отражает, как прошел день. Разговор с папой, с Элоиз – все это сейчас у меня перед глазами.

Я вспоминаю, что накануне вечером тетя Лидия рассказала мне о нашем последнем задании: это будет автопортрет. Ко мне – удивительное дело – приходит вдохновение, и я лезу в рюкзак. Достав камеру, я нацеливаю ее на отражение в зеркале и делаю снимок. Автопортрет. Саммер, осколки. Я улыбаюсь. В этом что-то есть. Получается, мне не нужно, чтобы папа нарисовал мой портрет. И чтобы тетя Лидия сфотографировала меня, хотя мне очень нравится подаренное ею фото. Я могу сама себя запечатлеть.

Уже начинает темнеть, когда я с камерой и телефоном сажусь за стол. Подсоединив камеру к ноутбуку, я загружаю на него все фотографии. Будто передо мной разворачивается в обратном порядке мое лето: вот место для купания, вот почтальон в Нью-Йорк-Сити, вот мокко со льдом. Но лето ведь не кончилось. Я могу сделать еще много фотографий.

Отправив несколько фоток себе на телефон, в том числе и автопортрет, я загружаю их в инстаграм. Если Элоиз все-таки добавит меня, то сможет их увидеть. Просматривая ленту, я слышу сильный раскат грома. Отложив сотовый, я встаю и вглядываюсь в темноту за окном. Вдруг начинается ливень, вода льется с неба, громко падая на землю, будто выплескивается из гигантских ведер. Кажется, на сегодня в прогнозе не было дождя.

Я спешу из своей комнаты, чтобы успеть закрыть окна в гостиной. Но они уже закрыты. Наверное, мама вернулась. Неудивительно, что я ничего не слышала: я была погружена в телефонный разговор и в фотографии.

– Мам? – зову я, заглядывая в кухню.

В углу Ро лакает из миски воду, но мамы нет. Может, она у себя? Посмотрев в забрызганное дождем окно, я пытаюсь разглядеть крыльцо. Мама там, сидит на мягкой скамейке.

– Мам? – повторяю я взволнованно, когда открываю дверь и выхожу. Наверное, надо было захватить зонт, но на крыльце сухо: крыша над ним достаточно большая, чтобы защитить его от стихии. Дождь потоками льется со всех сторон.

– Иди сюда, – говорит мама и машет мне. У нее на коленях скрепленные листы бумаги и отточенные карандаши. Наверное, проверяла здесь работы студентов, она часто так делает летом. – Смотри, как классно! – говорит она, когда я подхожу. – Можно наблюдать грозу.

Я устраиваюсь рядом. Воздух прохладный, и я растираю руки. От удара молнии небо белеет, это похоже на гигантскую фотовспышку. Снова раздается сильный раскат грома, и кажется, что содрогается весь дом. В тот вечер, когда я чуть не улетела во Францию, была такая же мощная и дикая гроза. Сказать маме, что я говорила с отцом? И согласилась на его приезд в Хадсонвилл? И что по телефону познакомилась с Элоиз? Все это может подождать, хотя бы до завтра. А сейчас хочется просто сидеть и молчать под раскаты грома. Это настоящее облегчение.

– Я виделась с Лидией, – через некоторое время говорит мама. Сняв очки, она вытирает стекла подолом розовой блузки. – Она спрашивала о тебе. Хоть и предполагала, что ты не придешь на занятия, но все-таки беспокоилась.

Спасибо тете за понимание, за заботу. Мне так надо поговорить с ней, по-настоящему поговорить, и поскорее. Хочу услышать историю про маму и папу с ее точки зрения. Вообще надо получше ее узнать. Очень надеюсь, что все это получится.