Эми Фридман - Два лета

– Доброе утро, Саммер! – кричит Макс, в карих глазах огонек. – На занятия по фотографии пришла, к тете?

Я киваю, поправляя лямки рюкзака. Его немного оттягивают камера Nikon и тетрадь.

– Как вы догадались? – спрашиваю я, мне интересно, можно ли принять меня за студентку. На мне джинсы, вьетнамки и серая худи «Хадсонвиллские соколы», мама купила ее в университетском магазине в прошлом году.

Макс пожимает плечами и делает глоток кофе:

– Мне рассказала Люси, твоя мама. Ты молодец! – На его лице мелькает такое выражение, будто он хочет еще что-то сказать, но продолжения не следует. Может, он и про Францию знает? Мама с ним общается, могла поделиться. Я немного злюсь.

Сзади подъезжает машина и сигналит, я киваю Максу и вхожу в ворота. Шлепая по дорожке из каменных плит, направляюсь к Уитман-холлу. Утро прохладное, на улице свежо, июль как бы заигрывает с сентябрем. Идеально ровные зеленые газоны и здания из красного кирпича на территории кампуса яркие и будто чисто вымытые.

Прохожу через внутренний квадратный двор, студенты-жаворонки уже лежат на траве: читают, с кем-то переписываются. Другие, зевая, выходят из общежития, в руках теннисные ракетки. Летом жизнь в колледже не замирает, идут учебные и спортивные программы.

Приостанавливаюсь у Саган-холла. Там мамин кабинет, но она здесь появится только после обеда. Я вспоминаю, как приходила сюда, когда была маленькая, мечтала учиться в Хадсонвиллском колледже. Теперь же кампус будто уменьшился в размерах и знаком до мелочей, и я бы хотела поехать учиться куда-то далеко, например, в Париж, в Сорбонну, чтобы почаще общаться с папой. Однако, может, настало время пересмотреть планы. В кармане худи вибрирует телефон. Достаю его и вижу, что минуты пролетели незаметно, уже почти девять, и пришло сообщение от Руби.

«Удачи на занятиях! – пишет она. – Сейчас направляюсь в “Лучше латте”. В обед встречаюсь с Остином!!! Ура! P. S. Как идет операция “Уговорить папу”?»

Я хмурюсь и иду дальше. С самого Четвертого июля я переживаю из-за своей лучшей подруги. Но мы обе ведем себя как ни в чем не бывало. Наутро после вечеринки у Скай Руби написала, что все было великолепно, что была живая музыка и шеф-повар и что она весь вечер общалась с Остином Уилером. Я подыграла ей, написав «Вау!», будто не видела всего этого своими глазами. Потом, когда в четверг мы с Руби и Элис пошли в кино, никто ни слова не сказал о вечеринке.

Пока поднимаюсь по каменным ступеням в Уитман-холл, мои пальцы зависли над сотовым. Я хочу написать в ответ: «Что происходит? Ты правда собираешься встречаться с Остином Уилером? Ты теперь популярная?» Но вместо этого я пишу: «Тебе тоже удачи! – и добавляю: – С папой никакого прогресса». По крайней мере, это правда.

Вечером 4 июля папа прислал письмо. Сильно извинялся, что отменил все «вот так», сказал, что пока он еще очень занят в Берлине, но «совсем скоро поговорим, солнышко». Письмо я удалила.

Открываю тяжелую деревянную дверь Уитман-холла и спешу по коридору. Дойдя до аудитории 122, делаю глубокий вдох. Чувствую, что не готова к целому классу незнакомых студентов. В выходные я не общалась ни с одним человеческим существом, если не считать мамы. Руби была у отца в Коннектикуте, так что я сидела в своей комнате и читала путеводитель по югу Франции. «Почти так же хорош, как и поездка!» – обещал подзаголовок. Но глянцевые фото подсолнуховых полей и брусчатки и описания необычных кафе – наихудшее испытание для человека в моем положении.

Стараясь заглушить нервозность и мысли о Франции, я вхожу в аудиторию. Здесь пахнет не неприятно, похоже на старые пыльные книги. Столы и пол из темного дерева, большие окна выходят на студенческий городок. Совершенно не похоже на кабинеты в моей школе, с лампами дневного света и ковровым покрытием. Только бы со всем справиться.

Тети Лидии еще нет. Некоторые студенты еще подходят, другие рассаживаются по местам. Молодежь, пара человек маминого возраста, две пожилые женщины (я узнаю их, прошлым летом они частенько заходили в книжный магазин). И вдруг – мне приходится присмотреться. Там, на последнем ряду, я вижу лицо, которое знаю еще лучше: бледная кожа, короткие красные волосы, черная помада. Рен Д'Амико из моего класса. Не ожидала здесь увидеть кого-то из школы.

Я вяло машу ей, она настороженно изучает меня из-под густой челки. Рен вызывающе, откровенно странная. Она может маркером выводить слова песни на руке или посреди урока математики ляпнуть что-нибудь несуразное о путешествиях во времени. Рен и сама будто телепортировалась из другого времени (если не считать краски для волос). Она носит юбки и платья в пол, всегда читает какой-нибудь роман девятнадцатого века, не зарегистрирована ни в одной из социальных сетей, и, по слухам, даже сотового у нее нет.