Филип Рот - Цукерман освобожденный

— «Цу-на, цу-на», 1950 год.

Цукерман стоял на углу напротив похоронного бюро Кемпбелла и ждал, когда загорится зеленый. Название произнес кто-то за его спиной. Сам того не замечая, он насвистывал эту мелодию, и не только теперь, на улице, но и все утро. Одну и ту же песенку, снова и снова.

— Популярная израильская песня, английский текст Митчелла Пэриша, записано на «Декке» Гордоном Дженкинсом и «Вивере».

Эту информацию он получил от Алвина Пеплера. День был ясный и солнечный, но на Пеплере были все те же черный плащ и шляпа. Впрочем, этим утром к ним прибавились темные очки. Может, с прошлой встречи ему засветила в глаз какая-нибудь менее терпеливая знаменитость? Или он считает, что в темных очках сам будет выглядеть как знаменитость? Или у него новый заход; решил за слепого себя выдать? НЕЗРЯЧИЙ УЧАСТНИК ВИКТОРИН. ПОДАЙТЕ КТО МОЖЕТ.

— Доброе утро, — сказал Цукерман, отступив на шаг назад.

— Встали пораньше — ради великого события?

На реплику, поданную с усмешкой, Цукерман предпочел не отвечать.

— Подумать только, выскакиваешь попить кофе — и натыкаешься на Принца Серателли в гробу.

Выскакиваешь попить кофе на Шестьдесят второй и натыкаешься на Серателли на Восемьдесят первой?

— Вот за что я завидую вам, ньюйоркцам, — сказал Пеплер. — Входишь в лифт — а со мной на самом деле так было, в первый день здесь, — а там — Виктор Борге [33] Виктор Борге (1909–2000) — датский пианист, дирижер и комик. , острый как бритва. Выходишь за вечерней газетой, а кто на тебя выскакивает из такси? В полночь? Твигги! Выходишь из уборной в кафешке, а там сидите вы — и едите! Виктор Борге, Твигги и вы — и это за первые двое суток тут. Коп на лошади сказал мне, что, по слухам, должен появиться Сонни Листон [34] Сонни Листон (1932–1970) — знаменитый американский боксер. . — Он показал на полицейского и зевак, столпившихся у главного входа в похоронное бюро. Телекамера и съемочная группа тоже были наготове. — Но пока что, — сказал Пеплер, — вы ничего не пропустили.

Ни слова об исчезновении Цукермана от «Баскин Роббинса» прошлым вечером. Или о телефонных звонках.

Цукерман решил, что Пеплер его выслеживал. Темные очки — для темных делишек. Едва выйдя из дому, он подумал о таком варианте: Пеплер в подъезде дома напротив, сидит в засаде — готовится наброситься. Но не мог же он сидеть дома и ждать, когда зазвонит телефон, просто потому, что так велел похититель. Он еще с ума не сошел. К тому же не исключено, что похититель — полоумный.

— А что еще вы знаете из 1950-го?

— Простите?

— Какие еще песни 1950-го? — спросил Пеплер. — Можете назвать первые пятнадцать?

Следил — не следил, но тут Цукерман не сдержал улыбку.

— Вы меня поймали. Из 1950-го я и первую десятку не назову.

— Хотите знать, какие? Все пятнадцать?

— Мне надо идти.

— Начать с того, что в том году было три названия с «пирогом». «Конфеты и пирог», «Знала б я, что ты придешь, я пирог бы испекла» и «Солнечный пирог». Затем в алфавитном порядке, — чтобы их перечислить, он встал обеими ногами на тротуар, — «Бушель и галлон», «Вещица», «Вильгельмина», «Какой чудесный день», «Музыка, музыка, музыка», «Осенние листья», «Се си бон», «Старая швабра», «Тоскую по тебе», «Трогательная ты» и «Цу-на, цу-на», с которой я начал. Пятнадцать. А Хьюлетт Линкольн и пяти назвать не мог. Не будь у него в кармане ответов, он бы и одной не назвал. Нет, если кто и знал американские хиты всех времен назубок, так это Алвин Пеплер. Его было не остановить. Но меня таки остановили — чтобы дать выиграть этому гою.

— Я забыл «Старую швабру», — сказал Цукерман.

Пеплер засмеялся — душевно, одобрительно. Боже, он действительно выглядел вполне безобидным. Темные очки? Уловка туриста. Решил выглядеть по-здешнему.

— Насвистите еще что-нибудь, — сказал Пеплер. — Что хотите. Из какого хотите прошлого.

— Мне действительно надо идти.

— Натан, прошу вас. Просто чтобы меня испытать. Хочу показать вам, что я на уровне. Что я настоящий Пеплер!

Шла война, провыли сирены, и его отец, уполномоченный у них на улице по гражданской обороне, в положенные шестьдесят секунд эвакуировался из дома. Генри, Натан и мама сидели в подвале за шатким карточным столиком и играли при свечах в карты. Учения, не настоящая тревога, в Америке настоящей тревоги не бывало, но когда тебе десять лет, ты этого, конечно, не знаешь. А если промахнутся и вместо аэропорта Ньюарка попадут в дом Цукерманов? Но скоро прозвучал сигнал «отбой», доктор Цукерман в фуражке уполномоченного по гражданской обороне, насвистывая, спустился в подвал и в шутку посветил фонариком мальчикам в глаза. Никакого самолета замечено не было, никаких бомб не сбрасывали, старики Зоннефельды, жившие дальше по улице, сами опустили маскировочные шторы, и ни один из его сыновей еще не написал книгу и не познал женщину, тем более не развелся. Так что ему было не свистеть? Он включил свет и поцеловал всех по очереди.