Любовь Руднева - Встречи и верность

На мгновение Люда забыла, что сама она — участник второй битвы гигантов добра и зла. И так необходимо ей хоть на час отступить в детство, довериться человеку, чья жизнь обнимает прошлое и будущее Люды и всех ее сверстников.

У посла давно знакомое по тысячам фотографий лицо, но впервые Люда видит его рядом и, волнуясь, вглядывается: очень мягкие черты, полная нижняя губа, умные, чуть выпуклые светлые глаза за очками. Ни одного суетливого жеста, слова, мысли. Рассказывает он об Америке, ее людях, военном дне; говорит просто, как о понятном и привычном, предупреждает:

— Завтра пресс-конференция. Вы будете вести ее сами, встретитесь с представителями пятидесяти двух газет. Вы уже ветеран этой войны — сумеете…

Люде показалось, что посол грустно улыбнулся, понимая, что вот и кончится для нее мгновенная передышка и снова надо принять всю меру тяжести войны…

Он продолжает:

— Соберутся люди очень разные — журналисты. Может, кто-то вам покажется циничным, но не бойтесь говорить то, что думаете… Недаром же Ассоциация студентов вас выбрала заместителем председателя военной секции. А впрочем, для них сейчас вы сенсация, но не в том суть — в вас Севастополь. И, сообщая о приезде севастопольского солдата, они должны будут рассказать о мужестве сражающихся с Гитлером, об их действенном, а не декларативном мужестве.

Она сидела в кресле, а он ходил по комнате, видимо подчиняясь ритму своей мысли. Иногда он взглядывал на нее и, хоть был этот взгляд быстрым, она чувствовала, как точно он охватывал ее внутреннее состояние и понимал, что она еще наивная, прямолинейная девчонка, и радовался тому, что ни страшный труд войны, ни лишения не отобрали у нее девчоночью наивность.

Люда догадывалась об этом, так как он, расспросив ее, вдруг стал подтрунивать, громко и задиристо смеялся и, усевшись в кресло, подперев кулаком голову, заговорил о своей юности.

Сразу нашел то, что сближало его с девчонкой, работавшей в Киеве.

Перед тем рассказала она, как рано утром бежала на завод Арсенал, гордилась, что арсенальцы признали ее квалифицированным токарем, потом послали учиться в университет.

Приглашая на заводские праздники, писали: «Приходи, историк, будет встреча трех поколений».

А посол вспоминал, что, задолго до рождения Люды, в том же самом Киеве он сидел в тюрьме и организовал побег одиннадцати искровцев и среди них находился Бауман. Готовился побег тщательно, все срепетировали заранее и обманули глупых тюремщиков.

— Словом, мы просили у них вечерней прохлады и получили ее, — сказал посол. — Я добрался до Цюриха, и оттуда, проявляя, может быть, и чудеса изобретательности, мы переправляли в Россию большевистскую «Искру».

Дорога из Киева привела в Цюрих, во Францию, тогда он ощутил, как обширно поле их деятельности, связь с людьми одних стремлений.

Интересно было не только то, что рассказывал посол, но и сама манера этого необыкновенно умного, сдержанного человека говорить. А улыбка, насмешливая и доброжелательная, трогала его немного упрямый рот.

Потом он слушал Люду, чуть наклонившись вперед, и его небольшие, красивые руки лежали спокойно — он умел слушать, отвечать коротко, каждое слово Максима Литвинова было емким.

Она смотрела в глаза: то темнеющие до синевы, то светлевшие, они меняли оттенок, жили какой-то особой жизнью на этом спокойном, чуть ироничном лице.

Выходя из кабинета посла, Люда чувствовала: еще много раз она вернется к тому, что было им сказано и приоткрылось ей. Вспомнила: в Севастополе, прокладывая по карте маршруты разведки, командир полка говорил:

«Это высота — тысяча метров над уровнем моря…»

В зале посольства на первом этаже собирались представители газетного мира Америки. Каждый вносил заряд нетерпения, любопытства. Некоторые корреспонденты были раздражены. Еще бы, в советском доме негры, лифтеры, уборщики входили с парадного хода, такая встреча казалась оскорбительной для «демократических» журналистов.

Зал битком набит фотоаппаратами, добротными костюмами, жестикулирующими людьми. Бросались в глаза вещи. И слишком бесцеремонно наставляли на нее фотоаппараты, протягивали авторучки — требовали автографы. Слышался энергичный, быстрый говор.

Пожилой переводчик с усталым и внимательным лицом выглядел рядом с газетчиками, как человек с другой планеты. Он придвинул кресло к Люде, она заметила: мебель старомодная. Обитые красным бархатом, инкрустированные золотом кресла, видимо, принадлежали бывшим владельцам особняка — Пульманам.