Любовь Руднева - Встречи и верность

Потом Люда попала в Америку Джека Лондона.

Была она уже подростком, и что-то слишком долго ее занимал Мартин Иден. Но Мартин в конце концов сплоховал, и, если б можно было вбежать в книгу и схватить за руку погибающего гиганта, она это сделала бы.

А маленький и неожиданный Чаплин смешил ее как клоун и выхватывал сердце. Он дергался у конвейера, проваливался посредине улицы, взлетал в облака и так держал трагическую розу у рта, что Люда запомнила ее на всю жизнь.

И все это была Америка: пестрая, разная, иногда притягательная, иногда страшная — газеты приносили известия: богачи высыпают зерно в океан, жгут пшеницу, чудовищная — линчующая. И Люда читала на большом вечере в клубе поэму «Сакко и Ванцетти», думала: неужели там рабочие не могут навести порядок, такое терпят!

И запомнились мудрые слова Уолта Уитмена, его «Листья травы».

Потом был Мюнхен и много предательств и много надежд, когда всей воюющей страной, всей воюющей армией ожидали открытия второго фронта.

Самолет болтало — казалось, его завертел горный поток, какая-то африканского темперамента горная река хлынула с неба, а может, океан низвергался с него. И хотя самолет пилотировали опытные руки, он мог утонуть в этом небесном водопаде.

Большой дождь встретил Люду в Нигерии.

Накинув плащ с капюшоном, младший лейтенант опять почувствовал себя в своей тарелке. Его ничто не отвлекало от происходящего вверху, вокруг, под ногами — наступил час отдыха. И дождь другой, чем на Востоке, откуда он прилетел. И воздух.

Все другое, кроме нее, Володи из Ленинграда, переводчика.

Она села со своими спутниками в машину и поехала в Лагос в отель. Опять ванна, обед, слишком обильный для лейтенанта. За окном — Большой дождь. Он очень привлекал Люду и окраина этого европеизированного города: ведь окраины бывают так красноречивы!

Ее спросили: «Куда? В болото? Там только негры и желтая лихорадка!»

Асфальт оборвался. Болота подступали к городу, на зыбкой границе болот стояли тростниковые лачуги. Добродушный гид заметил:

— Не рискую выпускать вас из машины. Дождь. А здесь в некотором роде заповедник. Не забудьте, что вы находитесь на берегу Гвинейского залива. Во времена наших дедов тут был невольничий берег и эти, кто здравствует в хижинах, составляли начинку трюмов. Они плохо поддаются цивилизации. Но вот обратите внимание на пальмы — великолепная статья нашего экспорта: масло…

Люда внимательно посмотрела на белотелого сэра: он, этот говорящий справочник, был как у себя дома. Машина повернула обратно.

Путешествие по Нигерии закончилось.

Самолет доставил гостей в Америку, в Майами. Почему-то все в этой поездке начиналось с парадного хода, такова уж судьба гостя. Таким парадным входом была Флорида, юг штата, курорт Майами, пляж, отдых, заботы чужих радушных людей.

Пополнялся запас слов. Они прививались быстро, слова, прикрепленные к вещам, рождавшиеся из движения, жеста гостеприимных хозяев. Но и здесь, в Майами, к беспорядочно настроенным богатым отелям, к коттеджам, к вульгарным буржуа — Люда видела их в натуре впервые в жизни — подступали болота.

Пахло дымом лесных пожаров — горели джунгли, и в болотах хозяйничали крокодилы. На окраинах, как в Нигерии, стояли лачуги негров…

Из Майами поездка в Вашингтон, встреча дорогих гостей Международной ассоциации студентов: приемы, беседы с генералами, с артистами, с деловыми людьми.

— Вас пригласили выступить во всех штатах. — Дальше шел длинный список, чуть ли не в пятьдесят названий.

Да, старый генерал в Москве был прав, хоть и сам не подозревал, что ожидает младшего лейтенанта. Очень трудно все время говорить о Севастополе, слышать, как тускнеет твой голос, интонация, когда переводчики завладевают твоими переживаниями, словами.

Но был дом на зеленой улочке Сикстин-стрит, где она чувствовала себя свободно и просто. Тут, на втором этаже, в кабинете посла, она еще раз поняла, что никаким ветрам, климатам и обстоятельствам не подвластна большая, добрая воля человека.

Посол пожал руку, усадил в кресло, и, наконец, к Люде вернулось откуда-то издалека, из-за войны, с Богуслава неиспытанное чувство, что вот ты — маленькая девочка, можешь слушать и, слушая, можешь мечтать.

В комнате надежно оберегалась нежность к маленькому ребенку, и рассказ уводил во времена битвы гигантов, она была уж и не так давно, но все-таки происходила над твоей колыбелью. И помнишь только отблески зарева на потолке, в который упирался твой взгляд из колыбели.